Читать книгу - "Индейцы и школьники - Дмитрий Конаныхин"

– Филиппов! «Два»! Слышишь?! «Два»! Садись! Нет! Куда?! Пересядь немедленно! Никаких больше «камчаток»! Ты! Ты будешь сидеть прямо передо мной! Чтобы я видела, что ты делаешь на уроке! Бухалов! Что – «что»? Пересядь на место Филиппова! Филиппов – за первую парту – марш!

«Камчатка» загыгыкала. Но Алёшка на ватных ногах уже шёл на своё лобное место. Вольный казак Пугачёв, мятежник Разин, Джордано Бруно и все декабристы рукоплескали ему из-за стёкол книжных шкафов. Кровь стучала в виски, туман плавал в глазах, но Алёшка, «сделав лицо», внешне невозмутимо плюхнулся на освободившееся место и закаменел. Но закудахтавшее сердце не обманешь, сердце тарахтело и сбивалось, перекачивало булькавшую по жилам кровь, предательские уши слышали каждый шорох платья, а подлый нос учуял странный аромат соседки – Людочки Зильберштейн.

И пока класс озабоченно царапал перьями, списывая из хрестоматии очередную цитату неистового критика, его голову обжёг лёгкий шёпот соседки.

– Алёша, не переживай. Ты случайно.

Ох… Даже не «эх», а именно «ох».

4

– Что, Филиппов? С жидовочкой спелся? – голос Славки Штырова был еле различим в шуме перемены.

Алёшка развернулся, кровь ударила в уши, залила глаза.

Младший Штырь стоял со своими дружбанами, ехидно улыбаясь.

– Что вылупился, глист? А? Ссышь? Ссышь, да? Ну, давай, давай, ссыкло! Попробуй, дотянись!

Алёшке стало страшно. Он не любил драться и вообще раньше в драках не участвовал. Детская толкотня не в счёт. Он не понимал, как можно бить людей. «Эл, ты не прав», – говорили ему и Винс, и Жорка-Джордж. Алёшка и сам чувствовал, что действительно не прав, что людей бить приходится. Но ведь это только в романах не больно, это в романах стрела стрелу расщепляет, а пуля пулю на лету сбивает. А здесь – страшно. И что он сделает этому долбаку? Штырёныш был такой же здоровый, как и его покойный брат, пошире Алёшки, старше почти на полтора года. И его приятели – все с Заводской, все тоже были неслабые любители помахаться.

– Ну, глиста! Ну, давай! Что стоишь, жених?!

Алёшка, понимая, что вот и настал тот момент, которого он так боялся и так ждал, что все репетиции и воображения тут уже ни к чему, сжал кулаки и бросился на троицу. И – бац! Тут же получил прямой в челюсть. Зубы клацнули, голова дуром закружилась. Он отмахнулся и несильно зацепил Штырёныша по лбу. Бац! В глаз! Звёздочки и чернота. «Ой!»

– Филиппов! Как тебе не стыдно?!

Алёшка потряс головой. Тишина плескалась по волнам коридора. Перемена закончилась. Перед ним стояла Трегубова. Сзади гримасничал Славка Штырь.

– Он первый, Варвара Николавна! Вы всё видели! – заскулил-заподличал Славка, показывая на Алёшку и угодливо растягивая слова.

– Филиппов! Завтра – родителей в школу! – зашипела Трегубова, радостная своей удаче. – Ты понял, Филиппов?! Срыв урока! Драка на перемене! Всё, ты попался!

День явно не задался.

Но это было только начало.

С расстройства и, как в хмельном чаду, Алёшка ухитрился невпопад отвечать на уроке географии, отчего Тётя Глобус, внезапно возмутившись и заподозрив издёвку, решила поставить слишком раз-воображавшемуся любимчику профилактическую «двойку» – бац!

Всё! Это было слишком. Алёшка решил смыться с урока музыки, рванул за угол школы и, конечно же, попал прямо на завуча Раису Николаевну Богатырёву. И эта – тоже:

– Марш в класс! С родителями в школу!

Та-а-ак…

На музыке Алёшка получил «за выражение лица» ещё одну «двойку».

– С родителями в школу? – на всякий случай спросил Алёшка, и тут же «двойка» была перечёркнута, а на её месте воцарился незыблемый «кол».

– Да! – прорычала милейшая и обычно восторженная Анастасия Семёновна Политова, брякнув крышкой взвывшего от непочтительного обращения пианино.

Такому рыку могли позавидовать римские патриции: «Бросьте этих христиан львам!»

Алёшка почувствовал себя Чингачгуком, которого гуроны проверяли на смелость, бросая острые-преострые томагавки.

Мрачный, как кот под ливнем, он пришёл домой, поковырял жареную картошку, что-то соврал матери о делах в школе, огрызнулся на зубрилу Кольку, спустился вниз, нарочно прогрохотав по гулким ступенькам, и вышел в маленький дворик. Засунул руки в карманы потёртых брюк, несколько коротковатых – за зиму он неожиданно вытянулся. Неожиданно – для родительского бюджета, конечно. Чуть ссутулясь, морщась на яркие солнечные лучи, устроившие чехарду под быстро бегущими с Ладоги тучами, Алёшка пошёл к их дощатому сараю, открыл запасным ключом дверь, вошёл. Через минуту он вышел со своим лучшим луком и стрелами, желая хоть как-то отвести душу. Из-под ног метнулись заполошные соседские куры.

Он пошёл на низ длинного огорода, по весне затапливаемого половодьем. Там, на старой полуразвалившейся ветле, росшей как раз в конце межевой тропинки, был укреплён большой дощатый щит, на котором он нарисовал мелом силуэт человека. Это был враг: немецкий шпион, самурай, гурон, злобный испанец, стремившийся поймать храброго пирата, – всё по настроению. Встав где-то за сорок шагов от цели, он развернулся, натянул лук, поймал ветер, вдох-выдох – и на выдохе, успокоив сердце, спустил тетиву. «Дзынь!» – и верная стрела по пологой дуге свистнула и с глухим чмоканьем вонзилась прямо в сердце «гурона». Только Алёшка взял вторую стрелу, как сзади послышался весёлый голос:

– Шикарно, старик!

Алёшка повернулся. В блестящей чёрной кожанке, узких, «в облипку», чёрных брюках, с начёсаным коком, Яктык смотрелся неотразимо, как вылитый Винс Тейлор (если бы, конечно, Винс Тейлор был блондином и о его существовании знали в Зареченске). Рядом стоял Гришка Жадов, сосед из другого подъезда, младший брат Вальки Жадова, приятеля Яктыка.

– Шикарный лук, Эл. Сам сделал? – Винс был в самом лучезарном настроении, только что вернувшись от Лиды.

– Угу.

– Дашь стрельнуть?

– Угу.

– Что-то ты неразговорчив, брат. Тяжёлый день? Ого! Это что за боевые раны, сэр? – прищурился Винс.

– Ничего.

– Ясно. А ведь говорил я тебе: «Учись драться», а ты всё: «Не да не». А теперь: «Ме-е-е».

– Винс!

– Ну что ты на меня сверкаешь фонарём? Хватит. Я сегодня вообще не имею недостатков. Давай лук, увидишь.

И шикарный Винс взял лук.

Шикарный Винс взял стрелу.

Шикарный Винс шикарно натянул тетиву, да так, что медный наконечник дошёл до древка. Посмотрел на щит, посмотрел кругом. Вдруг его глаза загорелись бесовским огнём и – никто ничего