Читать книгу - "Даниэль Друскат - Гельмут Заковский"

Он как раз собирался поведать о небывалых классовых битвах, но тут вдруг открылась дверь.

В комнату с ребенком на руках вошла Розмари. Она тогда помогала Друскатам по хозяйству. Писаная красотка, двадцать-то ей было ли? Вряд ли. Изящная, белокурые волосы, длинные, с рыжеватым отливом, да зеленоватые глаза — ох, ведьмочка. Даниэль как будто смутился. А мужчины многозначительно переглянулись. Гомолла не знал, насколько плоха была в ту пору жена Друската, как же могло ему прийти в голову, что Даниэль и эта рыжеватая вертихвостка, чего доброго... нет, это ему в голову не пришло, зато бросилось в глаза, что, прежде чем поздороваться, красотка весьма вызывающе оглядела мужчин.

Хрупкая девочка обхватила Розмари за шею, может испугалась такого количества людей. Друскат встал, взял малышку на руки, прижал к себе, потом осторожно поставил на ножки.

«Это моя дочка, Аня, товарищ Гомолла».

Потом попросил девочку — сколько ей тогда было? Года четыре, наверно:

«Скажи: здравствуйте!»

Девчушка несмело подала ручку всем присутствующим и тоненьким голоском поздоровалась.

«Боже святый, — растрогалась Анна Прайбиш, она как раз открыла дверь, чтобы впустить в комнату фройляйн Иду с подносом, — боже святый, кто же это отправил крошку в мужскую компанию? Иди к Анне, — поманила она, — иди!» — и обрадовалась, когда Аня со всех ног кинулась к ней и зарылась мордашкой ей в юбки. Анна взяла ребенка на руки, фройляйн Ида проворно накрыла на стол; потом хозяйка спросила, и голос ее звучал отнюдь не приветливо:

«В чем дело?»

Красавица потупилась, снова открыла глаза, посмотрела на хозяйку, всего один миг, и повернулась к Даниэлю:

«Ваша жена беспокоится. И потом... она себя плохо чувствует».

Затем она спросила старуху Прайбиш:

«Можно я ненадолго оставлю ребенка у тебя? Я еще не успела накормить скотину».

Анна сделала вид, будто просьба исходит от Друскатовой дочки.

«Ну конечно, — сказала она, лаская девочку, — конечно, ты останешься у Анны».

Розмари поблагодарила и ушла, Даниэль — следом за ней. Мужики опять переглянулись, Анна Прайбиш глубоко вздохнула, а фройляйн Ида шепнула Гомолле:

«Говорят, она вовсю спит с ним, дрянь эдакая, — а вслух проговорила: — Милая девушка».

Гости засмеялись. Тут Анна, забыв, что на коленях у нее дочка Друската, закричала: какая, мол, дикая затея накрывать этот стол на восемь персон и вообще она не потерпит никаких пересудов, пусть вся компания убирается в зал. Ребенок расплакался, и она принялась звонко целовать девочку:

«Ну что ты, лапушка моя, люди дурные, но старая Анна тебя любит».

Действительно, сухарь чуть не прослезился. Что же такое стряслось? Она повелительно мотнула головой, и гости, покорно забрав тарелки, гуськом потянулись из комнаты. Шествие замыкала фройляйн Ида, лицо у нее было обиженное, юбки сердито развевались.

Гомоллу Анна остановила:

«Мы с тобой тут поедим».

Она снова кликнула Иду, та робко заглянула в комнату, и Анна отдала ей ребенка.

«Ступай с Идой, моя маленькая. Ида сделает тебе вкусный-превкусный пудинг».

«В чем дело?» — спросил Гомолла, когда они наконец остались одни.

Анна Прайбиш опустилась на диван.

«Не прикидывайся более недогадливым, чем ты есть».

«Ишь, сластолюбец! — Гомолла вооружился ножом и вилкой. — Чуяло мое сердце, с ним что-то не так. Ну, парень, это тебе даром не пройдет!»

«Эх... — сказала старуха. — Не могу я его осуждать. — Она подвинула Гомолле солонку и перечницу, а потом поведала печальную историю Даниэля и Ирены. — В пословице говорится: каждый сам кузнец своего счастья, и над порталом хорбекского замка что-то похожее высечено. Но это неправда. Так, разговоры... Одного счастье бежит, другого судьба бьет, они и защититься не могут, только несут свой крест, так или эдак, и я отлично понимаю, почему кое-кто ищет утешения в церкви».

Гомолла с наслаждением уписывал глазунью, но тут предостерегающе поднял нож.

«Только не заводи мне про свою политику, — отмахнулась Анна. — Брось ты, Густав, я ведь тоже газеты читаю. К тому же я на несколько лет тебя постарше и имею собственный опыт и собственные взгляды. Я вот не успела замуж выйти, как уж овдовела, и, между прочим, не думаю, что виноват в этом кайзер Вильгельм. Даниэлю просто не везет, да и Ирене не больно-то много счастья выпало, а ведь при вашем социализме! Даже с любовью поначалу толком не ладилось.

Помнишь, в сорок пятом эсэсовская сволочь высекла его кнутом, и нужно было прежде всего убрать мальчишку из замка. Ида привезла Даниэля ко мне, Ирена не отходила от его постели. Сперва я думала, она выполняет христианский долг, но нынче понимаю: девчонка любила парня с той самой поры, потому и осталась у меня. Твердила, хочет, мол, Владека дождаться. Вздор! Даниэля она дожидалась, красавчика Даниэля, а этот дуралей бегал за Крюгеровой дочкой, пока та в один прекрасный день не дала ему отставку. — Анна Прайбиш сухо засмеялась. — И поделом!»

Хильда Крюгер и Даниэль... Старуха рассказывала дальше, а Гомолла размьшлял о них обоих. Когда-то его тоже злило, что Друскат приударил за русокосой красавицей, надо же — за дочерью бывшего ортсбауэрнфюрера! Он вспомнил, как укорял Даниэля — к любви-де тоже надо подходить по-классовому или что-то в этом роде, — но парень непонимающе смотрел на него, даже смеялся, будто Гомолла говорил необычайно забавные вещи.

Однако самое удивительное было то, как относился к этому нацисту сам Гомолла. В концлагере он думал: «Хочу выжить. Меня поддерживает солидарность товаришей, но есть еще две вещи, которые помогают сносить муки: ненависть и мысль о возмездии». Конечно, кто посмеет упрекнуть меня, гонимого, поруганного, за то, что думал о мести?

И вот он впервые после лагеря видит перед собой живого нациста, Крюгера, ортсбауэрнфюрера в Хорбеке, и думает про себя: «Сволочь, дрянь ты поганая, тварь ты жалкая!» Презирая Крюгера, он, однако, чувствовал, что жалкий вид этого человека не вызывал у него настоящего приступа ярости, в его глазах тот не был противником. Крюгер, так сказать, на несколько ступеней не дорос до него.

Вскоре Гомоллу назначили бургомистром, и хочешь не хочешь ему пришлось принять этого нациста в свою паству, ибо теперь под его официальной властью находились все — и невинные, и виновные.

Так вот, военная администрация в свое время издала приказ, согласно которому все нацисты несли наказание: должны были являться