Читать книгу - "Бельтенеброс - Антонио Муньос Молина"

деле я ощущал возбуждение перед предстоящим рывком, как и в те времена, когда был молод. Резко выбросив свободную руку назад, я вцепился ему в глаза. Более двух десятков лет прошло с того достопамятного дня, когда я в последний раз воспользовался этим приемом, — помнится, дело было в Германии, на вокзале, в зале ожидания, — но и теперь попал точно в глазницы и, отдернув руку, увидел кровь на своих пальцах, а мужчина с отверткой, взвизгнув, отпустил меня и повалился на пол, когда я, на сдачу, лягнул его в пах. Подхватив выпавшую заточку и повернувшись лицом к остальным, я резким движением выставил ее перед собой, как шпагу. Бармен у стойки прибавил телевизору громкости — очень вовремя зазвучала музыка рекламного ролика. Они смотрели на меня, окаменев от ужаса, будто увидели привидение, и даже не пытались оказать помощь раненому, который катался по полу, закрыв руками глаза. Эти люди только переминались с ноги на ногу, выстроившись полукругом, с угрюмым и трусливым видом наказанных животных. Один из них все еще топтался перед дверью.

Я резким движением направил заточку в его лицо, и он отпрыгнул в сторону. Когда я вышел из бара, за мной никто не последовал. Сгрудившись за оконным стеклом с изображением бутербродов и блюд комплексного обеда, они угрюмо провожали меня взглядами, сдвинув головы, подсвеченные голубым сиянием телевизионного экрана.

Я вошел в дверь по соседству с закрытым входом в ночной клуб «Табу». Автомобиля, на котором привезли девушку, на улице уже не было. Притворив за собой дверь, я зажег свет. В глубине вестибюля, через окно, можно было разглядеть внутренний дворик, заставленный ящиками с винными бутылками. Мною двигала ярость — кристально чистая и мощная, — а также расчетливое стремление преследовать и инстинктивное желание убивать, чтобы не умереть самому. В прежние времена убивать мне уже случалось — лицом к лицу, ножом, зажатым в правой руке, или пером, подписывая смертный приговор. И теперь спящий инстинкт возрождался во мне наравне со злобой и гневом юности. Во дворе обнаружилась небольшая зарешеченная дверь. Замок на ней я вскрыл заточкой. И сразу узнал коридор с красными лампочками, ведущий к грим-уборным, и увидел гримерку Ребеки Осорио. За дверью гримерки, сидя спиной к зеркалу, толстая крашеная блондинка подшивала платье. А человек с кривой спиной что-то ей втолковывал, по-женски гримасничая. Мой приход положил конец их беседе. Странно, но раньше я не замечал, что на скулах у него лежат румяна.

— Капитан Дарман, — сказал он, не выказывая ни малейшего удивления, будто ждал меня и сожалеет о моей дерзости. — Я же говорил — вам лучше не приходить. Просил вас.

— Мне нужно видеть ее. — Я подошел к ним ближе, с заточкой в руке, и толстая женщина подалась назад, выронив шитье, упавшее к ее ногам. — Вы меня к ней проведете.

— Не стоит так слепо доверять собственному воображению, капитан, — человечек улыбнулся, и морщины прочертили трещинки в слое косметики на его лице. — Вы полагаете, что видели, как она вошла, однако ничего этого не было. Вожделение и нетерпение неизбежно ведут к галлюцинациям. Эта девушка — мираж, обман зрения.

Толстая женщина нервно сплетала и расплетала унизанные кольцами пальцы на объемистом животе. Лицо ее, гладкое и блестящее, походило на фарфор, брови на нем разлетались двумя четко прорисованными линиями. Сидя друг напротив друга в этой гримерке, касаясь коленками, подобно кумушкам, что чешут языки за рукоделием, они имели вид стражей неприступного и в то же время самого обычного закрытого учреждения — облик владельцев дома терпимости.

— Сдаюсь, — сказал человек с кривой спиной и поднял руки вверх, словно под дулом пистолета. — Коль скоро вы мне не верите, я сам проведу вас по всем помещениям клуба. Однако мечты — это всегда обман, капитан. Чистой воды надувательство, как те киноленты, что мы когда-то крутили в «Универсаль синема».

Я вышел за ним в коридор. Толстая женщина сверлила нас глазками, вставленными в тело осьминога. Человек с кривой спиной хромал впереди, распахивал одну за другой двери гримерных, зажигал свет в пустых комнатах, приглашая меня заглянуть в них демонстративным жестом фокусника, предъявляющего публике пустую коробку или ничем не примечательный платочек. «Никого, — объявлял он, — в чем вы лично сможете убедиться: открывайте шкафы, ежели есть такое желание, заглядывайте за портьеры — там никого нет, капитан» — и ковылял дальше, поворачивая ко мне голову без шеи, потный, ироничный, услужливый, время от времени скашивающий взгляд на заточку. Когда мы дошли до зала, он нажал на реле, после чего разом призывно вспыхнули синие ночники на столах и освещение пустой сцены. Быстро и ловко, помогая себе руками, словно карабкался в гору, он взобрался на подмостки и воззрился на меня с высоты, простучав каблуками дробь с видом триумфатора, бросая мне вызов явной насмешкой на лице: он и я — в полумраке, который спустя всего несколько часов наполнится взглядами и телами, — как два актера в пока что пустом, закрытом для публики, театре, где так странно звучат размноженные эхом голоса. «Распрощайтесь с мечтами, капитан», — повторил он, потирая руки, и отвел черный занавес задника, демонстрируя мне голую кирпичную стену и деревянные мостки, по которым она уходила, исчезая после того, как гасли огни прожекторов. «Не стойте там внизу, капитан, поднимайтесь ко мне, пусть в ночном клубе „Табу“ для вас не останется ни одного секрета!»

Без тени смущения, с наглой невозмутимостью шулера он бросал мне вызов, приглашая раскрыть все его трюки. И я поднялся-таки на сцену и тоже отодвинул задник, и даже потрогал пальцами кирпичную кладку стены, а когда взошел на мостки, он зажег фонарик, чтобы я имел возможность поверить собственным глазам: они ведут прямехонько к дверям гримерных, — как честнейший домовладелец, которому нечего скрывать от полиции. Все было так же, как в прошлый раз, когда я бегал по коридорам и залам «Универсаль синема» и искал Вальтера в полнейшей уверенности, что убежать тот не мог, но так его и не нашел. Вместо охотничьего ножа в моих руках была заточка, и я бродил между столиками клуба «Табу» за человеком без шеи, который улыбался мне, как жертве наведенной порчи, гипноза, высматривая в моих движениях признаки нарастающей усталости от разыгрываемого им спектакля, от его насмешек. В тот раз Вальдивия караулил главный вход, а его добровольный помощник, завербованный им из билетеров, стоял у запасного выхода. Ни тот ни другой Вальтера не видели, иных дверей в здании не было, но Вальтер все же сбежал, и вышел я на