Читать книгу - "Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - Луи Перго"

Услышав восклицание командира, каждый снова взял свое яблоко, и, пока Курносый, проходя между рядами, с непринужденным изяществом предлагал сигары из клематиса, Гранжибюс раздавал кусочки сахара.

– Надо же, какая гулянка!

– И не говори! Славная попойка!

– Настоящий пир!

– Знатный кутеж!

Лебрак мастерски встряхивал бутылку, в водке появлялись пузырьки воздуха, поднимались к горлышку и, прежде чем лопнуть, украшали его пенистой короной.

– Хорошая, – похвалил он, – это местная. Вон какая шапочка получается. Осторожно, не шевелитесь, дайте пройти.

И он медленно поделил на сорок пять собутыльников литр алкоголя. Это продолжалось целых десять минут, но, пока не был дан сигнал, никто не пил. Затем снова зазвучали тосты, игривые и свирепые, как никогда. Собутыльники стали макать в водку сахар и понемногу выкачали всю жидкость.

Тысяча чертей! До чего же она была крепкая! Малыши расчихались, закашлялись, стали отплевываться, покраснели, их лица приобрели фиолетовый или багровый оттенок. Но ни один не захотел признаться, что у него жжет горло и выворачивает внутренности.

Водка была краденая – значит, хорошая, даже восхитительная, и ни капли не могло пропасть!

Так что, хоть ты сдохни, они выпили всё до последней молекулы и вылизали яблоко, и съели его, чтобы не пропадал сок, пропитавший его мякоть.

– А теперь закурим! – предложил Курносый.

Истопник Тижибюс пустил по рядам тлеющие головешки. Вставив в зубы куски клематиса, все принялись изо всех сил их раскуривать, полуприкрыв глаза, втягивая щеки и покусывая губы. Иногда, если кто-нибудь особенно сильно старался, хорошо высушенный клематис даже воспламенялся. Мальчишки восхищались и старались повторить этот подвиг.

– Может, пока у нас ноги в тепле и полное брюхо, пока мы преспокойно курим хорошую сигару, потравим байки?

– Да, отлично! Или загадаем загадки?

– А можно для развлечения поиграть в фанты.

– Старики, – прервал их Крикун. Он сидел скрестив ноги, солидный, с сигарой в зубах. – Старики, если хотите, я вам расскажу одну штуку. Кое-что очень серьезное, чистая правда. Я сам недавно узнал. Это даже почти история. Ну да, я слыхал, как старый Жан-Клод рассказывал моему крестному.

– Да? Ух ты! И что же? – раздались многие голоса.

– О том, почему мы бьемся с вельранцами. Ведь это длится, дорогие мои, уже не год и не два, а годы и годы…

– С сотворения мира, черт возьми, – прервал его Гамбетт, – потому что они всегда были козлами! Вот и всё!

– Козлы-то они козлы, но всё началось не тогда, как ты говоришь, Гамбетт, а позже, гораздо позже. Но всё же давненько, и продолжается до сих пор.

– Ладно, раз ты знаешь, рассказывай, старина. Это должно быть наверняка, потому что они просто грязная банда вонючих свиней.

– Просто ничтожества и свиньи. И эти мерзавцы к тому же еще посмели называть лонжевернцев ворами.

– Да уж, верх нахальства!

– Так вот, – продолжал Крикун, – точно назвать год, когда это началось, я не могу. Даже сам старик Жан-Клод не знает. Никто уже не помнит. Чтобы узнать, надо заглянуть в старые документы, порыться в архивах, как они говорят. А я даже не знаю, что это за хрень такая. Это было в то время, когда говорили о сухотке. Хотя уже никто не знает, что это. Может, дурная болезнь, что-то вроде призрака, который живым выходит из животов дохлых животных, оставленных гнить то тут, то там. И по ночам он ходит-бродит по полям, по лесам, по деревенским улицам. Его никто не видел: его ощущали, чувствовали его присутствие; скотина мычала, псы страшно лаяли, когда он бродил в округе. А люди крестились и говорили: «Беда идет!» А утром, когда понимали, что он приходил, скотина, к которой он прикасался, падала и подыхала в своих стойлах, да и люди тоже дохли как мухи. Чаще всего сухотка приходила в жару. Значит, всё было хорошо, люди смеялись, ели, пили – и вдруг, неизвестно почему, через час или два они чернели, блевали гнилой кровью и отдавали концы. Что тут скажешь и что поделаешь… Никто не останавливал сухотку, больные были обречены. Тщетно кропили их святой водой, произносили самые разные молитвы, приглашали кюре, чтобы шептал свое «oremus»^[41], призывали всех небесных святых, Деву Марию, Иисуса Христа, Господа Бога. Без толку, как носить воду в решете. Всё гибло, край пропадал, люди были обречены. И только что погибшую скотину сразу закапывали. Именно из-за сухотки началась война между вельранцами и лонжевернцами.