Читать книгу - "Ларк-Райз - Флора Томпсон"

пятью маленькими гладкими камешками, которые нужно было одновременно подбрасывать в воздух и ловить тыльной стороной ладони. Лора, у которой были неловкие руки, ею так и не овладела; точно так же она не умела в шарики, крутить волчок, ловить мяч, играть в классики. Ее считали нескладехой. Успехов она добилась лишь в прыжках через скакалку и беге.

Иногда летом все начинали повально увлекаться «цветочными секретиками», и ни одна девочка не чувствовала себя полноценной, если у нее такого не было. Чтобы сделать «картинку», требовались два небольших куска стекла, клочок оберточной бумаги и охапка цветов. Лепестки с цветов обрывали, укладывали на один кусок стекла и накрывали другим; получался своего рода цветочный сэндвич, который заворачивали в бумагу; в бумаге вырезали маленький квадратный клапан, который можно было отгибать наподобие занавеса, и тогда в открывшемся окошечке появлялось разноцветное ассорти цветочных лепестков – это и был «секретик». Никаких композиций не составляли; цель заключалась в том, чтобы собрать как можно больше пестрых лепестков; но Лора, оставаясь одна, любила выкладывать из лепестков маленькие картинки, изображая герань, розу или даже маленький домик на фоне зеленой листвы.

Обычно девочки показывали свои «цветочные секретики» только друг другу, но иногда демонстрировали какой-нибудь женщине или стучались в дверь, напевая:

Булавка здесь, булавка там,

Я вам «секретик» свой отдам,

В нем лепестков цветных не счесть.

Булавка там, булавка здесь.

Затем поднимали клапан и показывали «секретик», за что ожидали получить в награду булавку. Ее прикалывали к переднику рядом с другими подаренными булавками. Между девочками шло состязание, кто соберет самый длинный ряд булавок.

Достигнув школьного возраста, мальчишки уже не водились с девочками, а находили отдельную лужайку, где можно было играть в шарики, крутить волчки или пинать старую жестянку, заменявшую футбольный мяч. Или же охотились, стреляя из рогаток в птиц, обитавших в живой изгороди, лазали по деревьям, искали птичьи гнезда, грибы и каштаны, в зависимости от сезона.

Поиск гнезд был занятием жестоким, ведь из каждого найденного гнезда не только вынимали все яйца, но сами гнезда разоряли, а подстилку из мягкого мха и перьев разбрасывали по траве и кустам.

– О боже! Что должна была почувствовать бедная птичка, увидав это! – восклицала Лора, становясь свидетельницей самого печального из всех печальных зрелищ, как ей казалось, и однажды даже осмелилась сделать замечание нескольким безобразникам, которых застала за этим занятием. Они лишь рассмеялись и отпихнули ее. Сама мысль о том, что такое маленькое существо, как зяблик, может что-то чувствовать, представлялась им нелепой. Мальчишки мечтали о прекрасной длинной нитке с нанизанными на нее яичными скорлупками, голубыми в крапинку и жемчужно-белыми, которую надеялись собрать и повесить дома для украшения. Они заставляли своих матерей взбивать крошечные белки и желтки, вытекавшие из разбитых яиц, и добавлять им в чай, точно деликатес, а матери радовались и восхищались тем, какие у них добрые, заботливые сыновья, ибо они, как и их сыновья, не принимали во внимание точку зрения птиц.

Ни один представитель власти не сообщил им, что массовое разорение птичьих гнезд жестоко. Даже священник, наведываясь в коттеджи, восхищался коллекциями скорлупок и иногда снисходил до того, чтобы принять редкий экземпляр в дар. Сельские жители тех времен, хотя и не проявляли особой жестокости к животным, были безразличны к их страданиям. «Где нет разумения, нет и чувств», – замечали они, когда случайно или по неосторожности причиняли боль какому-нибудь существу. Под разумением они понимали чисто человеческое качество.

Несколько птиц считались священными. Ни один мальчик не стал бы разорять гнездо малиновки или крапивника; не покусились бы они и на ласточкино гнездо, если бы могли до него добраться, ведь они верили, что

Крапивник и малиновка

Господа друзья.

Святую Божью ласточку

Обижать нельзя.

Этим птичкам нападения не грозили. Жестокость мальчишек по отношению к другим птицам и некоторым животным объяснялась не жестокосердием, а совершенным отсутствием воображения. Когда чуть позднее сельских мальчиков в школе начали учить проявлять милосердие к животным и особенно к птицам, общим правилом стало забирать лишь одно яйцо из кладки. Затем появилось замечательное бойскаутское движение, которое, приучая мальчиков к милосердию и доброте, сделало для предотвращения массового разорения гнезд больше, чем все законы по защите диких птиц.

Зимой ларк-райзские юноши и мальчики постарше темными ночами выходили на улицу «за воробьями». С собой брали большую сеть на четырех шестах; двое носильщиков шли по одну сторону живой изгороди, двое – по другую. Когда они приближались к месту, где гнездилась стая воробьев или других мелких птиц, сеть набрасывали на изгородь и туго натягивали, а попавших в нее птиц убивали при свете фонаря. Один мальчик нередко приносил домой до двадцати воробьев, из которых его мать, предварительно их ощипав, делала пудинг. Немногочисленный или единичный улов поджаривали на костре. Многие дети и некоторые женщины устраивали в своих садах ловушки для птиц. Для этого вокруг сита или небольшой коробки, поставленных торцом, рассыпали крошки или зерно. К верхней части «капкана» прикреплялся один конец тонкой бечевки, а другой конец держал в руках ловец, притаившийся в дверях сарая, за изгородью или за стеной. Когда птица оказывалась в благоприятной позиции, он дергал за бечевку, и ловушка опускалась. Одна старушка особенно преуспела в ловле птиц, и даже в снежную погоду ее часто можно было увидеть на пороге сарая с бечевкой от ловушки в руке. Если бы ее случайно увидел участливый незнакомец, его сердце облилось бы кровью от жалости к бедной старушке, которая так изголодалась, что провела несколько часов в снегу, ловя на ужин воробья. Его жалость была бы напрасна. По меркам Ларк-Райза эта женщина считалась вполне обеспеченной и зачастую не утруждала себя тем, чтобы ощипать и приготовить свою добычу. Она занималась ловлей из спортивного интереса.

В общем, птицы, по крайней мере некоторые из них, входили в постоянное меню Ларк-Райза. Но птица птице рознь.

– Что думаешь, дорогая, насчет птицы? – спрашивал мужчина свою занедужившую жену или ребенка, и, стоило им только пожелать, птица появилась бы; но отнюдь не воробей и даже не дрозд или жаворонок. Это была гораздо более крупная птица с упитанной грудкой; но ее никогда не назвали бы вслух и не оставили бы перьев, по которым можно было ее опознать. Жители деревни не были заядлыми браконьерами. Они считали браконьерство «неблагодарным промыслом» и насмехались над теми, кто им занимался. «Месяц в тюрьме, месяц на воле», – говорили про