Читать книгу - "Откровенные - Константин Михайлович Станюкович"

почувствовал себя оппортунистом и, где нужно, объявился в таковой роли, что, впрочем, не мешало ему при встречах с прежними знакомыми хитро подмигивать, цинически скорбеть, негодуя на новые времена, и обманывать многих наивных людей, которые даже и после многочисленных метаморфоз Аркадия Николаевича все-таки но старой памяти продолжали его считать за сочувствующего и все еще помнили, что он издал несколько книжек для народа, писал передовые статьи в либеральной газете и водил знакомство с литераторами.

С тех пор он и остался оппортунистом или, как сам себя называл, «человеком жизни». И преуспевал, прославив свое имя.

Несмотря, однако, на свои блестящие способности и умение «улавливать момент», Иволгин видной служебной карьеры не сделал, хотя и имел две звезды. Правда, его друзья и поклонники нередко назначали Аркадия Николаевича на видные посты и дивились, что его не призывают (нынче, ведь, так трудно найти людей!), но Иволгин скромно, но решительно объявлял, что он никаких блестящих постов не желает и доволен своим настоящим положением и тем общественным служением, которое выпало на его долю.

Вдобавок, это служение и обеспечивало гораздо более, и все-таки до известной степени удовлетворяло кипучую, деятельную его натуру и льстило его безмерному самолюбию, доставляя ему популярность.

Он был председателем двух правлений (железнодорожного и банковского, в которых получал до тридцати тысяч), был выдающимся гласным в думе, влиятельным и блестящим оратором и председателем многих думских комиссий (жетоны и там были), членом многих благотворительных учреждений, видным деятелем в нескольких обществах, в которых заботятся о промышленности, о торговле, о мореходстве, о технике, об образовании, словом — обо всем на свете, что только может быть полезным отечеству и в то же время доставить ораторам случаи рекламировать себя и иметь связи с более или менее полезными людьми, и, числясь в одном ведомстве, получал чины и звезды, призываемый в качестве сведущего человека к участию в разных комиссиях.

И везде он поспевал, везде говорил, везде, где можно, «получал» или деньги, или чины, умел ладить с влиятельными лицами и действовать на людей самыми разнообразными способами своего бесконечного репертуара: на кого лаской, на кого необыкновенным добродушием, на кого обещаниями местечка или чем-нибудь подобным. И его друзья и поклонники крепко держались за популярного человека, славословя его по стогнам столицы.

Но Боже сохрани было возбудить чем-нибудь ненависть Аркадия Николаевича. Боже сохрани было усомниться в его непогрешимости, в его талантах и осмелиться противоречив ему. Тогда деспотический по натуре Иволгин не успокаивался, пока не стирал в пыль врага своего, и для этой цели не брезговал никакими средствами.

Репутация его была давно установившаяся. Одни считали его замечательно умным и честным общественных деятелем, другие — порядочной канальей.

Но обыкновению, истина была в середине.

* * *

В это хмурое зимнее петербургское утро Аркадий Николаевич Иволгин был в отвратительном расположении духа и видимо чем-то серьезно озабочен. Быстрыми, нервными шагами ходил он взад и вперед по своему большому, роскошному кабинету, и его энергичное, красивое еще лицо, с высоким наморщенным лбом и небольшим вздернутым носом было мрачнее тучи.

По временам он круто поворачивался, подходил к письменному столу и брал скомканный номер газеты, прочитывал какую-то заметку и, швырнув газету, отходил прочь и со злобой шептал, невольно сжимая кулаки:

— Мерзавцы!.. Негодяи!..

И снова ходил, опустив голову и порой вздрагивая, точно от какой-то острой боли.

Газетная заметка, возбуждавшая такую злобу в Аркадии Николаевиче, когда-то яром поборнике гласности, была следующего содержания:

«В городе ходят тревожные слухи об одном известном своими большими оборотами банке. Говорят — и мы имеем в руках кое-какие факты — будто там не хватает значительных сумм, и эта потеря или растрата тщательно скрывается при помощи дутых отчетов, утверждаемых, благодаря подставным акционерам, образующим большинство, и близким к правлению членам ревизионной комиссии. Если слухи эти, к сожалению, окажутся справедливыми, то что сказать о преступной халатности правления, во главе которого стоит и всем в банке ворочает лицо, хорошо известное в мире дельцов и пользующееся уже давно и, казалось, заслуженно репутацией блестящего администратора. Еще не далее, как на-днях председатель правления с обычным своим красноречием, каким он блещет и в думе, говорил на общем собрании о блестящем положении дел банка и вызвал горячие благодарности. Что все это значит? Не пора ли вмешательству прокурора?»

О, с каким наслаждением Аркадий Николаевич перервал бы в эту минуту горло репортеру, который сообщил все эти сведения в газету, довольный, что мог дать эти сенсационные сведения и по праву гордиться званием хорошего репортера. С каким удовольствием Аркадий Николаевич дал бы этому бедняку, зарабатывающему свой горький хлеб, пятьсот, тысячу рублей, чтоб только он не печатал этой заметки! И репортер, конечно, отлично знал, что был бы желанным гостем у Аркадия Николаевича и вышел бы от него с туго набитым бумажником, но он и не подумал об этом, а предпочел честно заработать своей заметкой несколько рублей и первым дать своей газете известие, добытое и проверенное им, благодаря нескромности одного служащего в банке, с которым репортер был знаком.

Действительно, в этой небольшой заметке если не все, то кое-что — и даже многое — было правдой, и потому она и злила так Аркадия Николаевича. Завтра все газеты, разумеется, перепечатают известие, и пойдут по городу слухи, принимая необычайные размеры и преувеличивая действительное положение банка. И, что еще ужаснее, имя Аркадия Николаевича, безукоризненное до сих пор, станут трепать в газетах, не разобравши, в чем дело, и не понимая, виноват ли он действительно, или нет. Ошибку сочтут за преднамеренность, за злоупотребление… О, подлец!.. И кто мог сообщить банковскую тайну!

А потери в банке, в самом деле, были значительные, благодаря нескольким крайне рискованным спекуляциям, и банк, что называется, «трещал». Но про это знали только посвященные авгуры и старались энергичными мерами поправить дела и избегнуть краха и суда, на котором могло открыться кое-что, не особенно приглядное: и дутые отчеты, и родственный состав правления, и крупные награды самим себе, и странные выдачи сумм разным, совсем не коммерческим лицам по векселям, из года в год переписываемым… Аркадий Николаевич не терял надежды, рассчитывал и на свои связи, и на уменье очаровывать своими речами, и на некоторые имена заемщиков банка…

Еще вчера, когда в правлении решено было обратиться за ссудой к правительству, Иволгин долго беседовал с Павлищевым и объяснял, как неблагоприятно отразится на торговле, если банк принужден будет ликвидировать дела и объявить себя несостоятельным, не говоря уже о скандале судебного разбирательства, на котором