Читать книгу - "Книжный на левом берегу Сены - Керри Мейер"

прозрел, точно глотнул чудодейственной лурдской воды. Я взял чистый лист бумаги, заправил ручку чернилами и начал писать. Даже не знаю, бывало ли, чтобы я писал так много или так быстро.

— Вы что, работали на солнце? У вас такой сильный загар, и кожа выглядит прекрасно.

— Ну конечно. В садике у Ларбо есть одна прелестная скамейка, и я выяснил, что она как нельзя лучше дает мне рабочий настрой, пока меня не сгоняет эта чертова собачища. По счастью, ее выгуливают точно по расписанию, и я приспособился к трем часам ретироваться в «Лё дом», чтобы закончить, а часам к шести ко мне обычно присоединялись мистер Хемингуэй и мистер Макалмон.

— Прямо не неделя, а загляденье.

— А сегодня я ради вас отказался от «Лё дом», потому что расслышал в воздухе звон колокольчиков, возвестивших о вашем возвращении.

— Ах, так значит, ваш визит никак не связан с письмом, которое я отправила вам на прошлой неделе?

— Ни в малейшей степени.

Они улыбнулись друг другу, и Сильвия почувствовала, как ее заполняют легкость и счастье.

— Я скучала по вам. Давайте посмотрим, не порадуют ли нас своим появлением Молли или Леопольд?

— Давайте, — согласился он, и они вышли на улицу.

Напротив Адриенна намывала крыльцо своей лавки и радостно помахала им.

— Только что видела, как мимо прошел Бык Маллиган!

— Старина Бык! Давненько он нам не попадался, бедный дружище, — подхватил Джойс.

— Рада видеть вас в добром здравии! — крикнула через улицу Адриенна.

— Никогда еще я не чувствовал себя лучше.

Склонив набок голову, Адриенна послала Сильвии взгляд, говоривший: «Вот видишь? Всё в порядке», а Сильвия поцеловала указательный и средний пальцы и послала Адриенне baiser[102] с одного края Одеонии на другой.

Осенью жизнь закапризничала, как погода, причем не только у Сильвии. Огромная загруженность заставила Ларбо приостановить перевод «Улисса», но он клятвенно обещался закончить посвященное роману эссе для знаменитого «Нувель ревю франсез», влиятельнейшего в те поры литературного журнала; часть своего сочинения он собирался прочитать в «Ля мезон» в виде лекции, назначенной той же осенью, — и, как ни иронично, этот крайний срок теперь не давал Ларбо продолжать перевод самого «Улисса».

— Простите меня, пожалуйста. Слишком я ценю произведение Джойса, чтобы не уделять ему своего всецелого внимания. Да, на такой случай у меня есть идея. Как считаете, не предложить ли перевод Жаку Бенуа-Мешену?

— Он, конечно, не вы, но действительно прекрасно знает свое дело, — ответила Сильвия, испытывая облегчение, что Ларбо сам предложил решение проблемы и ей не пришлось искать его самой.

Бенуа-Мешен относился к числу завсегдатаев лавки Адриенны и почетных potassons, так что Сильвия давно водила с ним знакомство. Он был довольно молод, но очень способен к языкам: свободно читал и говорил на французском, английском и немецком, словно все три языка ему были родными. В некоторых отношениях он лучше подходил в переводчики «Улисса», чем Ларбо, хотя Сильвия ни за что не призналась бы в том своему другу.

— Для меня честь, что вы рассматриваете мою кандидатуру, — сказал ей Бенуа-Мешен, комкая берет в нервных руках. — Произведение Джойса революционно.

А Сильвия с сердечным американским рукопожатием ответила:

— Не передать, как я счастлива, что вы хотите взяться за это дело. Не буду лгать, оно непростое.

— Тем лучше.

Боже, какое счастье. Вот человек, желающий с честью выдержать испытание!

Почти вся тысяча экземпляров первого тиража Дарантьера была распродана частным читателям и мятежным американским книготорговцам, и в последнее время Сильвия переключила все внимание на рецензии и — она сама с трудом верила! — провоз контрабанды.

— Еще чуть-чуть, и я стану бутлегером, — сказала Сильвия Адриенне, Ларбо, Ринетт и Фаргу в октябре на одном званом обеде. — Хотя мне больше подошло бы называться буклегером!

Она громко рассмеялась, но ее французские друзья не последовали ее примеру, и она сообразила, что им просто не понятна игра слов.

— Бутлегер, — принялась объяснять Сильвия, — в Соединенных Штатах продает запрещенное спиртное, а буклегер — запрещенные книги.

— Ах во-о-от оно что, — выдохнули они и одобрительно рассмеялись.

— Пересылка почтой отпадает, — задумчиво произнесла Сильвия, — правда, отдельным покупателям я смогу послать их экземпляры частной почтовой компанией, как только книги пересекут границу. Вопрос, как отправлять партии в «Книжный на Вашингтон-сквер» и остальным книготорговцам? Это совсем другое дело.

— Ну хорошо, допустим, они получат книги, но как они будут их продавать? Их не очень-то выставишь на полках, — спросил Фарг.

— Подозреваю, у них есть какой-нибудь негласный способ известить избранных клиентов, что в подсобке тех дожидаются заказанные экземпляры. А вообще, они говорят, что это не моя проблема.

Фарг энергично потер руки и с лукавой улыбкой воскликнул:

— История сама по себе примечательная: Banned Book and the Bathtub Gin[103]. — Название, к вящему веселью компании, он произнес по-английски с сильнейшим французским прононсом.

Даже с помощью Мюсрин Сильвия зашивалась с делами в новой лавке, и у нее не оставалось времени всерьез обдумать проблему контрабанды. А дела эти не ограничивались лишь книжной торговлей и библиотекой — «Шекспир и компания» окончательно превратилась в центр всех туристических и эмигрантских сведений о Париже для сотен американцев, приезжавших сюда на любой срок, от недели до целого года и больше. Каждый день друзья Сильвии приводили к ней лавку новых друзей, заходили также незнакомцы с рекомендательными письмами или просто с адресом «Шекспира и компании», нацарапанным на салфетке или клочке бумаги. Цели их были самыми разными: от просьб воспользоваться адресом лавки для почты и справиться, где можно недорого снять жилье, до вопросов, что идет на балетных и оперных сценах Парижа и какие музеи посетить.

И еще некоторые приходили шпионить. Сильвия уже знала их вороватую манеру: делая вид, что просматривают книгу или журнал, американские соглядатаи слишком надолго отрывали глаза от страницы, рассматривая лица посетителей лавки в надежде углядеть Джеймса Джойса, — они уже знали, что он часто появляется здесь, знали наверняка из многочисленных заметок во французской и американской прессе, где рассказывалось, как продвигается работа ирландского писателя над запрещенным романом.

К личной радости Сильвии, Джойс частенько появлялся в поле ее зрения, восседая в зеленом кресле или в уголке библиотечной секции. Сильвия никого и никогда не подводила к нему знакомиться и строго-настрого наказала Мюсрин не здороваться с ним по имени, когда в лавке толпились посетители. Сам Джойс знал о хитрости Сильвии и, появляясь на пороге, едва кивал в ее сторону и лишь ухмылялся в усы, слыша, как очередная парочка обсуждает: «Интересно, не здесь ли сейчас Джеймс Джойс?» Сильвии очень хотелось, чтобы они поменьше глазели по сторонам и побольше покупали, но