Читать книгу - "Коза торопится в лес - Эльза Гильдина"

струна. Но, в отличие от меня, он играет на ней какие-то особые, подробные и точные мелодии. И уж тем более снисходителен ко мне. Что взять с «подружки-малолетки»? Ах да, я ж забыла! Выяснили же вчера, что не он писал. Следовало догадаться: у будущего доктора не может быть такого аккуратного выписывания каждой буквы и ровной строчки. Кто бы мог подумать, что почерк тот принадлежит бывшему двоечнику и хулигану Роглаеву!

– У тебя привычки похуже моего будут, – справедливо замечает Эдик Часов. – И часто так по ночам гуляешь?

– Один раз. – Опускаю глаза. Чувствую, как краска ползет по шее и лицу.

Приободренная вначале добрым словом, я уж было надеялась, что он не станет припоминать мне вчерашнее, вклеивать обратно позорные страницы моей биографии, вырванные собственным стыдом практически с мясом.

– Ага, как же! А тогда на стадионе? Ведь это же ты та самая свидетельница? – нарочито равнодушным тоном выясняет Эдик Часов. – Говорили, что какую-то школьницу напугали…

– Я не школьница, – буркаю с обидой, – я студентка, я в пищевом учусь.

Свидетельница… Свидетельница чего? Почему он вдруг вспомнил? Откуда известно, что меня напугали? И вовсе меня не напугали! Я сама упала.

– Весь Буре на ушах, – торопится объяснить он, будто читает мои мысли. Но, скорее всего, у меня на лице все написано. Я пока в силу возраста – открытая книга.

Я хоть и застенчивая и безумно хочу произвести впечатление, однако по возможности тоже в долгу не останусь. Иногда, если сильно задели за живое, начинаю рамсить по полной и путать берега, как выражается Малой. В такие минуты собой не владею, сама себе не принадлежу, готова пересилить себя и прыгнуть выше головы. Короче, шатко балансирую между страхом и откровенным хамством:

– А сам-то! – Голос мой дрожит от той же обиды. – Да и этот, который приезжал, тоже, видать, бессонницей мучается. Кто это был-то хоть?

– Ну, я-то, к сведению, у себя нахожусь, – отвечает Эдик Часов, проигнорировав вопрос.

– Разве это твой дом?

– Дом моей бабушки. – С достоинством выбрасывает окурок в сторону.

– Со стороны матери? – уточняю на всякий случай.

– Нет, почему же, – так же невозмутимо отвечает Эдик Часов, – со стороны отца.

– Люси?

Эдик Часов снова добродушно усмехается:

– Татарка, у нас с тобой разные Люси.

– А разве дядя Гера не… – с трудом свыкаюсь я с новой мыслью.

– Нет, – быстро говорит он.

Как громом пораженная, на ходу вслух соображаю, соединяю, укладываю фрагменты чужой жизни в свою картину мира:

– А тот, который приезжал, это…

Эдик Часов также быстро кивает.

– А дядя Гера в курсе вообще?

Эдик Часов равнодушно пожимает плечами и заводит глаза, дескать, без понятия.

– Надо сказать ему.

– Вот ты и скажешь, – отрезал Эдик Часов, посмотрев на меня внушительно.

В Люсиных сериалах предполагаемые брат и сестра все сто серий мучаются со своей запретной любовью. Но в сто первой серии за кем-то из их родителей внезапно выясняются грехи бурного прошлого. И тогда все счастливы! И все друг на друге скопом женятся!

Но вряд ли Эдик Часов на мне женится. И мне, в отличие от сериальных бедолаг, на выяснение правды хватило пары недель. И раз мы даже не родственники, то я вообще никакого права на него не имею. С легкостью может слать меня куда подальше. Но Эдик Часов не шлет. Наоборот, старается как-то подладиться ко мне. Подозрительно вкрадчив. Это я стала вдруг привлекательной или он настолько великодушен?

– Может, вы все-таки ошибаетесь? – продолжаю про дядю Геру. – Он так уверен…

– Не может, – непреклонен Эдик Часов, – твой дядя не может иметь детей. По медицинским причинам. Это сложно тебе пока понять, но со взрослыми такое иногда случается. Моя мама забеременела от моего отца (они работали вместе в школе), когда еще была замужем за Германом. Это и сбивает с толку. Я понимаю, это звучит не очень, но, повторюсь, во взрослой жизни много чего случается. А твоему дяде что в лоб, что по лбу. Короче, ему трудно это принять. Ему сто раз было сказано. Секрета не делали. Тайны в этом нет. Не хочет понять очевидное. Вот и ходит вокруг меня. Но мне нечего ему сказать. Я не хочу иметь с ним ничего общего. Не потому что он недостойный, а я нет, или наоборот. Просто мы друг другу никто. Мне просто так никто не нужен. Я сам по себе, как и отец мой.

– То есть твой родной папа так и не женился на маме? – догадалась я.

Эдик Часов чуть нахмурился:

– Он под это дело не заточен, – стал оправдываться, – но это никак не сказалось на наших общих отношениях. Он всегда нам помогал. Всегда был рядом.

– Твои родители до сих пор в школе вместе работают?

– Нет, из школы отец ушел. Времена тогда пошли другие. Даже кандидатскую не защитил. Подался… в бизнес. Мой отец – Юх. – И глянул на меня быстро: как отреагирую?

Еще один нежданчик!

– Он же пропал! Его все ищут! – воскликнула. – Значит, все в порядке?

– Типа того. – Неопределенно пожал плечами и строго предупредил: – Но ты про это никому! У них там какие-то свои непонятки. Разногласия, короче. Не стоит нам вмешиваться в их дела. Пусть сами выясняют между собой.

– Конечно. А как же тот третий? Бактыбаев который? – На этих словах вспоминаю свой ночной кошмар: про черный пакет из багажника. Снова возвращается ощущение какого-то заговора. Но быстро отгоняю мысли прочь.

Эдик Часов, кажется, смутился:

– Про него не знаю ничего. Это же ты видела его последним? Кстати, больше никого там не видела?

– Да нет.

– А что все-таки произошло? Этот предположительно Бактыбаев… Он что вообще делал? Сильно тебя напугал? – старательно подбирает слова.

– Ничего не делал. Качало его нехило. Он пьяным психом мне сначала показался. С Верой Волошиной общался. Я ж не знала, что он раненый. Там кровь потом обнаружили.

Эдик Часов прямо-таки вцепился в меня взглядом. Внимает каждому моему слову:

– С какой Верой Волошиной? Как общался? – не понял он.

– Вера Волошина – это статуя «Девушка с веслом», – сумничала я наконец. И счастью моему нет предела.

– Он, может, тебе что-то сказал? Просил что-то передать?

– Нет, не успел. У меня раньше него обморок случился. Но не по моей вине. Я, это, эпилептик.

Зря призналась. Теперь он будет просто жалеть меня или, наоборот, втайне брезговать.

Однако про эпилепсию он вообще пропустил мимо ушей. И вопросов больше никаких не задавал. Глубоко задумался над чем-то. Будто прикидывает что-то в уме. Что называется, ушел в себя и не вернулся.

Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, благодарю за