Читать книгу - "Жаклин Жаклин - Жан-Клод Грюмбер"

Хозяин отеля был вне себя. Пришлось сменить дислокацию. Потом мы сняли меблирашку в трех сантиметрах от твоего ателье, на улице Люн. Жили там как в отеле. Утром я шел к маме чистить зубы, а ты бежала на работу, все это по-прежнему было без будущего, без перспектив, без клятв. Мы ничего не планировали, даже на ближайший вечер.

В иные вечера ты уходила без меня, тебя ждали встречи и ужины с разными людьми, с клиентами, с крупными клиентами, с поставщиками, ведь ты занималась не только коллекциями и пошивом вместе с матерью: Розетта взяла на себя бухгалтерию, Поль — общее управление, а твой отец за всем присматривал, в неизменной шляпе, с сигаретой в зубах, он напоминал крестного отца мафии, который из кожи вон лезет день и ночь, решая чьи-то проблемы исключительно ради собственного удовольствия, — но еще и общалась с важными клиентами. Помню, был некий Помм, или Пуар, или Сериз — в общем, какой-то фрукт[32], хозяин магазина на Елисейских Полях, это не был, по правде сказать, один из твоих крупных клиентов, он был лучшим другом твоего самого крупного клиента из пассажа Лидо, того самого, которому пришлось вызвать полицию, чтобы совладать с очередями женщин из 16-го и 8-го округов, желающих купить твои платья оптом по шесть штук. Этот фрукт хотел, подобно многим другим, предложить тебе пару магазинов, а еще дом на берегу моря и еще один, загородный, или отвезти тебя, в ожидании свадьбы, на своем личном самолете поесть буйабеса в Марсель или кускуса в Марракеш. Ты была согласна только на ужин в Париже.

А чтобы я был спокоен, ты повторяла каждый раз одну и ту же фразу — потом, на протяжении десятилетий, ты отрицала, что вообще когда-либо произносила ее, но я эту фразу отлично помню: «Тебе нечего бояться, я буду с тобой, пока не встречу мужчину своей жизни». Мужчину твоей жизни… Меня это вполне устраивало. Я знал, что я отнюдь не мужчина твоей жизни, и не хотел ни быть им, ни стать. Я даже мужчиной быть не хотел. Я хотел оставаться портняжкой, не умеющим шить, который валяется в постели до полудня, мечтая о ролях Сирано, Сганареля или даже Дон Жуана и Мизантропа. Я хотел продолжать смешить тебя и твою семью. Я не хотел становиться мужчиной твоей жизни, да и вообще ничьей, ни отцом твоих детей, ни твоим мужем, ни, в общем, твоим спутником на жизненном пути. Я даже втайне от всего сердца желал тебе встретить однажды этого мужчину твоей жизни. Я лишь хотел, чтобы ты меня предупредила, как только его встретишь, тогда я мог бы собрать вещички и свалить, препоручив ему задачу, миссию ласкать тебя, целовать тебя и по возможности смешить тебя, а между делом жить как все.

Но, видимо, привлекательные и элегантные клиенты с самолетами, «мерседесами» или «ягуарами», загородными домами и виллами у моря не так смешили тебя, как я. Ты оставалась со мной, пока мало-помалу я не стал, помимо моего желания и помимо твоего, мужчиной твоей жизни, а ты, помимо твоей воли и помимо моей, стала главным человеком и женщиной моей жизни.

Наконец однажды вечером отпраздновали последнее представление «Большого уха» в Театр-де-Пари. Предстояли гастроли во Франции, Бельгии, Швейцарии и даже несколько спектаклей в Марокко. Я хотел, я должен был ехать, но боялся, очень боялся. Я не сомневался в тебе, нет, я сомневался в себе. Может, ты после моего отъезда нежданно-негаданно встретишь мужчину твоей жизни? Рядом с которым я буду иметь бледный вид, особенно на расстоянии. Или, хуже того, может, ты выберешь другого статиста, чтобы с ним ждать пришествия этого богоданного мужчины? Что делать?

Чехов

Спас меня — или спас нас? — Чехов. Во всем, что касалось вкуса, музыки, песен, одежды, разумеется, моды, живописи, красоты, даже любви, путешествий и пейзажей, природы — во всем этом ты была моим ментором, моим абсолютным критерием. И только в одной области я мог претендовать на влияние: в литературе, или, лучше сказать, в чтении.

В годы ранней юности я читал по книге в день, охваченный булимией чтения, которую и сейчас еще до конца не изжил. И вот я проглатывал рассказы Чехова и одновременно знакомил с ними тебя. Когда я читал Чехова на гастролях, а ты читала Чехова по ночам в Париже, мы обменивались впечатлениями, и впечатления у нас были одинаковые.

Как и я, ты подсела на Чехова, и он стал для нас тем, кто открыл нам наше человеческое лицо через лица маленьких людей, которыми он населял свои рассказы. Он показывал нам их мелочность, их величие, их беды, их смешные стороны, все эти погубленные любови, эти потерянные жизни, прожитые, однако, конечно, в смирении, но и в радости и надежде на лучший мир, как жили и мы сами. Так, через Чехова и его рассказы, мы надеялись, несмотря ни на что, хоть и сами не очень верили.

Однажды ночью ты прочла первый рассказ — «Дуэль», кажется? — и он произвел на тебя такое сильное впечатление, что тебе немедленно понадобилось прочесть еще один, чтобы сгладить эмоции от первого. Прочитав второй, ты поняла, что не сможешь уснуть, так сжималось у тебя горло и бешено колотилось сердце. И ты приступила к чтению третьего. Под конец ты так рыдала, что тебе пришлось бежать в утешительные объятия Розетты, и остаток ночи ты провела между Лулу и сестрой, не переставая плакать.

Чехов, по ходу дней и его рассказов, связал нас незримой, но очень крепкой нитью. Можно ли сказать, неразрывной? И как раз тогда я решил, а вскоре и начал адаптировать «Дуэль» — и мой, и твой любимый рассказ — для театра. Да-да, я хотел создать неизвестную пьесу Чехова на основе одного из его рассказов. К моему немалому удивлению, мне не стоило никакого труда переделать рассказ в пьесу. Наконец-то я нашел применение тому, чему увлеченно и прилежно учился с целью стать актером. Никогда прежде мне и в голову не приходило писать. Я был читателем, любителем, критиком, булимиком, невротиком, но не представлял, что могу что бы то ни было написать.

Я дал тебе прочесть мою «Дуэль», и ты была тронута. Вот так, в одночасье, я стал в твоих глазах уже не жалким комедиантом на вторых ролях — в «Большом ухе» я играл горбатого старика, почти умирающего, который появлялся на сцене