Читать книгу - "Охота за тенью - Якоб Ведельсбю"

и политических убеждений, но масштаб трагедии становится еще более чудовищным, когда задумываешься над тем, что у каждого из убитых были родные и близкие, чья жизнь тоже была разбита вдребезги, — выдает мой голос порции слов.

— Для близких это была огромная травма, — соглашается Йохан. — Самое поразительное, что этот немецкий кошмар не был каким-то единичным явлением. Когда в определенный момент времени все покорежилось, произошло замыкание всех общечеловеческих ценностей, нас это ничему не научило, не стало для нас уроком. Мы делаем это снова и снова, а значит, носим в себе зло, ищущее выхода, потому и вредим другим и самим себе. Страшно задумываться о том, как легко мы утрачиваем контроль над собой и используем все силы для причинения зла. Человек — опасный зверь, его нужно бояться.

— Я ищу новое место, которое стало бы моим, — слышу я свой голос. — С братом и сестрой мы почти чужие, Тао, мой сын, знать не хочет о моем существовании, мама умерла, а контакт с отцом я никак не могу наладить. Но я боюсь, что наступит день, когда его больше не будет со мной. Прости, что без конца говорю о себе.

— Мы, люди, стадные животные, мы не годимся для одинокого бродяжничества, — кивает Йохан.

Было бы чудесно раскурить сейчас косяк, почувствовать под пальцами приятное прикосновение хэша. Я бы купил грамм или два, раскрошил в порошок и смешал с табаком, который я основательно подсушил бы зажигалкой, свернул бы из двух листиков папиросной бумаги косяк и наконец… наконец поднес бы к нему зажигалку и вдохнул сладкий, крепкий дым глубоко в легкие и не выпускал бы его там как можно дольше. Я обещал самому себе, что брошу. Но что такое обещание, кроме как ограничивающий хомут? Я хочу жить своей жизнью. Однако куда бы меня ни забрасывала судьба, я оказываюсь перед Тао, который стоит в дверях, окрашенных синей краской, с вырезанным по дереву орнаментом из змей. Я мечтаю заглянуть ему в глаза, обнять его, прикоснуться к нему. Всего на мгновение. Вместо этого мы всаживаем друг в друга короткие заточенные ножи, мы оба. В спину, бедра, шею, живот, сердце.

Такси останавливается перед гостиницей на рю Риволи, и мы забираемся на заднее сиденье. Взгляд теряется в потоке людей на тротуаре. Постепенно я начинаю понимать, что все происходит будто по кругу. Новые познания и прежний опыт образуют новые комбинации, которые создают новые витки этого движения. Сейчас мне спокойно на душе от мысли, что я часть бесконечного круговорота, начатого когда-то в далеком прошлом и неспособного полностью состояться в далеком будущем без моей скромной лепты. Я принимаю решение, устраиваюсь на сиденье и говорю шоферу одно-единственное слово. Йохан смотрит на меня с изумлением.

23

Если взглянуть со стороны, мы с Тао — отец и сын — почти посторонние. Разминулись бы на улице, не оглянувшись. Никогда людям не узнать друг друга до конца. Сколько бы они ни провели времени вместе, каким бы прочным ни было ощущение близости, человек прячется в свою раковину от окружающего мира, скрывает свои тайны в глубинах мозга, тела, души, и всегда остаются тени, стремления и мечты, которые он не взялся бы обозначить словом, несмотря на отчетливое ощущение их беспокойного присутствия. Иногда человек пытается откопать все это в своем партнере, но потом отступается. Опыт учит нас, что человека нельзя лишать личного пространства, это самое разумное, поэтому нам удается сочетать все под одной крышей, но за фасадом продолжают копиться и расти опасения. Что меня так беспокоит, что заставляет меня высказывать недовольство чаще, чем прежде, заставляет все больше вещей выбрасывать из головы и постепенно меняться самому, пока я в конечном итоге не предстану иным человеком, отличным от парня, в которого она влюбилась десятки лет назад? Что нам остается делать? Сорваться с насиженного места и сбежать к самому себе? Или остаться, напичкаться таблетками и жить с человеком, которого ты больше не уважаешь и с которым вы больше не живете в унисон?

Моя мама несколько десятилетий своего брака продержалась на лекарствах. Валиум в конце 1960-х, потом более серьезные препараты от хронических болей. Принять полтаблетки, чтобы сон был лучше, — от этого вреда не будет, сказал врач. Она не единственная, кто злоупотребляет такими лекарствами. Дания и сегодня остается страной, в которой сотни тысяч сидят на таблетках, не в силах выносить жизнь, потому что пропасть между людьми с годами растет. Потому что каждый совместный год требует все больше усилий, чтобы заставлять чувства теплиться, поддерживать близость, не давать союзу распасться. Если мы ничего не предпринимаем, то все и заканчивается ничем, не считая растущей боли и тоски по чему-то утраченному. Внезапное ощущение счастья солнечным весенним днем может больше дать сознанию, чем попытки в течение целого года реализовать себя на поприще карьеры и стресса, чем доступ ко всем этим материальным благам.

Я представляю, как Тао кладет ладонь на мою руку, когда мы расстаемся перед его домом на рю Перл. Он торопится на встречу. Я ловлю и удерживаю его взгляд, я хочу оставить этот взгляд себе, припрятать его, а мир пусть идет, куда шел.

Спустя минуту самолет заходит на посадку в Малаге, он уже выпустил шасси и несильно покачивается из стороны в сторону. Открываю глаза и вижу, как стюардесса в прямой синей юбке собирает мусор. Смотрю в иллюминатор. Нам предстоит пройти таможню. В Париже проблем не возникло, мое имя в списках подозрительных лиц не значилось, к тому же, как по заказу, нашелся нужный нам рейс.

— Смотри сюда, — шепчет Йохан и кивает в сторону стюардессы, которая села рядом с аварийным выходом и пристегивает ремень. Она поворачивается к нам вполоборота, словно догадывается, что говорят о ней. Откидывает голову назад и смотрит в белый потолок.

— Невероятная красавица! — заканчивает свою мысль Йохан.

Я ловлю его взгляд.

— Они у тебя уже были, когда мы познакомились в Гоа? — Я киваю на три маленькие татуировки на его левой руке.

— Мне их сделал в Танжере один старый хиппи, американец.

Йохан неожиданно уносится куда-то далеко в своих мыслях, и меня это неизвестно почему успокаивает.

Бледно-желтые поля приближаются, и шасси касаются посадочной полосы, двигатели ревут в режиме реверса, по небу разбросаны облака, солнце блестит на корпусе самолета. Стюардесса поднимается с кресла, с улыбкой сообщает, что за бортом аж восемнадцать градусов тепла, и желает всем счастливого Нового года. Мы теснимся в проходе, ожидая, когда начнут выпускать из самолета, но очередь не движется.