Читать книгу - "Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова"

Пытаясь сравняться со временем, мы сами отучаем детей читать и писать, требуя ставить галочки на ЕГЭ. Зачем стило, если есть клавиатура и короткие сообщения на усечённом языке. Русский литературный оттого и красив, что сложен, у многих чешутся руки его упростить, приблизить к «разговорному». По телевидению на голубом глазу говорят «облегчить» и «творог», в газетах, не смущаясь, пишут «учителя». Ну, да, это старая тенденция: «слесаря», «якоря», «катера», на подходе «парохода». Уже есть писатели, игнорирующие синтаксис, очередь за грамматикой. Сравнения, метафоры и прочая муть – неэкономичны и субъективны. Информация, которая стала доминирующей пространственной субстанцией, не нуждается в эмоциях, её даже не надо запоминать, а только наловчиться быстро добывать.

Дети увлекаются вещами, которых я не понимаю, а главное эти пристрастия мне не интересны и кажутся чуждыми органике человека. Жизнь землян – будь мы пришельцы или коренные обитатели планеты – зримо истончается. Женщины всё чаще не только не хотят, а не могут рожать, потеря статуса семьи и однополые браки ускоряют процесс. На христианскую цивилизацию, вымощенную дорогими потерями, надвигается агрессивный восток, вдохновлённый молодой мусульманской религией. Грядёт принципиально иная эра, она несёт другие ценности и очередные жертвы, необходимые для утверждения нового.

Старый мир не изменился, не отодвинулся, старый мир умер, и дело не только в принципиально других технологиях, изменились цели и критерии. Высокое искусство и мораль себя изжили. Успех имеют безголосые певцы и музыканты, не знающие нот. Беспомощные каракули супермодных художников продают на аукционах за бешеные деньги. Половых извращенцев венчают в Соборе Парижской Богоматери (вот он, кстати, и сгорел!). Сирот отдают на «воспитание» педофилам… Что дальше? Как нарекут новый мир или он останется без названия?

Можно, конечно, оглянуться назад, припомнить Каина, убившего из зависти брата Авеля, человеческие жертвоприношения инков, костры католической инквизиции, наклонность славян сажать врагов на кол, доктора Йозефа Менгеле из Освенцима. О, Господи, неужели Ты зрел, кого создаёшь, и не остановился?

Меня всегда угнетало несоответствие идеи Бога её воплощению.

5

Недавняя провинциалка, молоденькая и любопытная, глазея по сторонам, шла по улице, на которой выстраивали массовку для художественного фильма. Кто-то из организаторов процесса зазевался, и она, не понимая этого и удивляясь, откуда столько народу, оказалась внутри съёмочного круга. Режиссёр сразу выхватил из толпы нестандартное лицо, естественность поведения и закричал в жестяной рупор:

– Девушка! Да-да, вот вы! Подойдите ближе! Сделайте вид, что испугались.

Она и правда, вытаращила глаза и заслонила открытый рот ладошкой.

– Оператор, снимай! Ещё дубль! Не наша? Запиши телефон. Идите сюда. Как зовут?

– Ива, – откликнулась девушка и, смеясь, сказала одному из помощников режиссёра, оказавшемуся рядом: – Не надо волочь меня за рукав, я уже поняла, кто тут главный.

Забавный парень, очень преданный своему шефу, правда и зарплату он получал тоже немалую, воскликнул восторженно:

– Это же Сергей Терлецкий!

К тому времени ещё сравнительно молодой кинорежиссёр уже снял свой лучший фильм. Потом, за весь длинный творческий путь повторить такой крупный успех не удалось, но эта лента собрала все премии и восторги, сделав автора известным. Дочь художника, девочка театральная, фамилию слыхала. Внимание, пусть случайное, ей польстило.

Со своей стороны, Терлецкий мгновенно усёк редкую мелодичность голоса и любовь к тому блистательному русскому языку, который уходил и возбуждал в нём ностальгическую нежность. Потом споткнулся о странное имя, повторил его про себя и почувствовал, что время остановилось. Глазом, привыкшим оценивать человека сразу и почти безошибочно, увидел: эта! Она притягивала, хотелось её потрогать, понюхать, лизнуть. «Есть контакт», – сказал бы связист.

Между тем съёмочные часы, особенно на натуре, дороги. Постановщик переключился на текущую задачу, боковым зрением стараясь не упустить девушку в зелёном, затёртую пёстрой толпой, но работа была важнее, и в конце концов для Терлецкого всё, кроме происходящего на площадке, перестало существовать.

По окончании трудового дня, когда юпитеры отключили, а подручные начали сворачивать реквизит, он спросил помощника:

– Телефон записал? Тот не сразу сообразил, о чём речь. – Телефон! – заорал режиссёр.

«Псих», – подумал парень и стал шарить по карманам.

– Вот.

Терлецкий позвонил в тот же вечер, пригласил Иву на экскурсию по Мосфильму, и она охотно бродила с ним по павильонам, с упоением слушая избитые байки. А он любовался её милой непосредственностью, порой граничащей с глупостью, которая с лихвой возмещалась живостью реакции и сообразительностью. От ужина в ресторане Ива отказалось, и он отвёз новую знакомую домой на своей машине. Поцеловал руку, протянутую издалека, чтобы не рассчитывал на большее. Понял: в постель эта девочка не пойдёт, такую надо брать с потрохами или оставить в покое.

Чтобы продлить общение, сказал:

– Красивые пальцы. А это что?

– Бриллиант.

Терлецкий заиграл ноздрями: крупноват камень для девушки, миллионник.

– Не боитесь? Ограбят, убьют.

Она смущённо улыбнулась:

– Все думают – стекляшка, раз такой большой. Папа подарил, в рулетку выиграл. Очень любил маму, когда её не стало, жизнь показалось ему пустой и ненужной, близких у нас нет, он начал пить, ходить в казино. Папе везло. Квартиру в центре купил и машину тоже, а умер от сердечного приступа.

Ничего себе вариант, подумал режиссёр. Девушка, которая его зацепила, не охотница за чужими деньгами и вдобавок без шлейфа родственников, с которыми надо выстраивать отношения. Вот уж повезло, так повезло! Не по годам опытный, он твёрдо знал, что фарт упускать нельзя.

* * *

Дочь считает, что я плохая мать. Ну, да, моталась по свету за мужем, ездила с ним на утиную охоту, научившись стрелять из двустволки, сопровождала на выставки, презентации, юбилеи – его, такого знаменитого, куда только ни приглашали. Он сидел в международных жюри, надев маску строгого учителя, а на самом деле, приспустив веки, продолжал витать в своих художественных грёзах. В гостинице, ночами, вместо того, чтобы исполнять супружеский долг, увлечённо делал наброски впечатливших его лиц, но засыпая, тесно обнимал моё тело, словно хотел восполнить потраченную энергию. Если я вставала в туалет, он нетерпеливо ждал возвращения, чтобы ухватиться за меня сильнее прежнего.

Я уже думала, не пьёт ли он незримо мою кровь? Но это писатели по натуре вампиры, а он художник, и от вампира в нём нет ничего: невысокий, изящный, с лицом херувима и розовыми пятнами вместо бровей. Этой внешности не соответствовали лишь злые глаза медвежонка. Однажды, резвясь, я решила проверить реакцию и дала ему, сладкоежке, банку сгущёнки, продырявленную с двух сторон. И