Читать книгу - "Запретная зона - Анатолий Калинин"

За все время, сколько ни бывал в этой комнате мужского общежития Греков, еще никогда не заставал он ее в таком виде. Большой, купленный в складчину будильник на столе показывал двенадцать часов, а все три койки оставались неприбранными. Пол усеяли обгорелые спички, а на столе, на подоконнике, на смятых подушках валялись надкушенные и недоеденные яблоки. В кадушке с китайской розой, о которой всегда лично заботился Федор Сорокин, поливая её и срезывая мертвые листья, кто-то выстроил целый частокол из окурков.

И сами обитатели этой комнаты к двенадцати дня еще не были одеты. Игорь Матвеев в трусах и в майке понуро сидел на стуле, а Вадим Зверев в одних трусах стоял перед ним, яростно грыз яблоко и прокурорски потрясал указательным пальцем.

Но самое странное заключалось в том, что тот самый Федор Сорокин, который обычно с бригадой «легкой кавалерии» сам проверял чистоту и порядок в общежитиях молодежи и за каждый окурок без всякого снисхождения пригвождал виновного к позорному столбу, теперь оставался совершенно равнодушен к разгрому в комнате, в которой жил не кто-нибудь, а лично он, секретарь комитета, комсомола стройки. Правда, из всех троих своих товарищей по комнате только он и успел одеться, а на остальное у него, как видно, не хватило времени. Так и сидел на своей кровати с непричесанным русым хохолком. С возрастающим удивлением Греков увидел, что это сам же он, окутываясь табачным дымом, втыкает один за другим окурки в кадушку своей любимой китайской розы.

Дым ручьем вытягивался из форточки на улицу. Увидев Грекова в дверях, Федор всего-навсего сумрачно указал ему глазами на свободный стул. Остальные же на приход Грекова вообще не обратили внимания.

Игорь в позе подсудимого сидел посредине комнаты на стуле, положив на колени руки, а Вадим, стоя перед ним в трусах, произносил обвинительную речь.

– Может быть, тебе еще недостаточно этих фактов? – спрашивал он Игоря. В одной руке Вадим держал надкушенное яблоко, а другой, вытянув вперед палец, пригвождал его. Длинный, косо срезанный чуб, падая Вадиму на лоб, закрывал ему глаз, и, встряхивая головой, он раздувал ноздри хрящеватого носа. – Я тебе авторитетно повторяю: собственными глазами! Сдаю в пять утра смену, а Гамзин сводит ее под локоток с катера. Рандеву в новом море. На глазах у всех. Хоть у Федора спроси.

– А для комсомольской экскурсии по морю катер не дал, – заметил Федор.

– Какие еще должны быть факты?! – Вадим отбросил в сторону яблоко, схватил из кулька другое и вонзился в него зубами так, что сок брызнул в глаза Игорю. Игорь заморгал. – Ему, Федор, на мнение своих товарищей начхать. Все они, видите ли, сговорились разбить их счастье. Там он как младенец верит каждому слову, а тут подавай ему еще факты. Скажи ему, Федор, что он просто шляпа.

Но Федор опять ограничился лишь замечанием по адресу Гамзина:

– Распоряжается государственным транспортом, как своим собственным.

– И кем же после всего, по-твоему, ее считать? Хочешь, я сам скажу?

– Вадим!

Игорь произнес это совсем тихо.

– Ну что ж, что Вадим?! Через три дня я уже буду ровно двадцать три года как Вадим.

– Вадим, – поднимая голову и взглядывая на товарища совсем не свойственным ему темным взглядом, сказал Игорь, – обо мне ты можешь все что угодно говорить, но если ты еще хоть раз скажешь…

– Вот как! А если я так думаю о ней?! Кто мне может запретить так о ней думать? – с ядовитой иронией спросил Вадим Зверев.

– Я.

Игорь встал и, сжав кулаки, подошел вплотную к Вадиму. Никогда не предполагал Греков, что его лицо может быть таким суровым. Федор Сорокин на всякий случай встал и втиснулся между ними. Не только как их товарищ, но и как секретарь комитета, он считал своей святой обязанностью в зародыше^ пресечь между ними драку и не задумался бы применить для этого самые крутые меры. Уже и хохолок у него зашевелился. Петушок, как звали его девчата на эстакаде, рвался в бой. И, судя по всему, он даже остался разочарованным, что его вмешательство оказалось излишним. Даже на Вадима такая перемена в поведении Игоря произвела, вероятно, впечатление.

– Ну и черт с тобой! – с сожалением и с презрением в голосе бросил ему в лицо Вадим, лег на свою кровать и отвернулся лицом к стенке.