Читать книгу - "Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес"

подозревала. Тарелки и приборы подпрыгивают, а кусочки еды летят на скатерть. Ольвидо сама отскакивает назад от неожиданности.

– Фелиситас! – выдыхает потрясенная Ангустиас. – Это ты стукнула по столу?!

Фелиситас не может ответить. Ей трудно сосредоточиться на голосе кого-то одного.

– Вот оно, значит, как, да? – взрывается Ольвидо. – Прекрасно! Если ты не заставишь ее меня выслушать, я сделаю это сама.

– Нет. Стол я не трогала, – уверяет Фелиситас, но не вдается в подробности. Сейчас не самое подходящее время говорить Ангустиас правду. Она решит, что Фелиситас врет, ищет способ выкрутиться из неприятной ситуации, в которую попала из-за своей несдержанности.

Ангустиас открывает рот, чтобы что-то сказать, но ее останавливают знакомые звуки. Кухня наполняется мелодией México lindo y querido. Низкий голос следует ритму гитар и труб и захватывает внимание сидящих за столом.

Семь голов мгновенно поворачиваются в сторону гостиной. Ангустиас быстро отводит взгляд.

«México lindo y querido, si muero lejos de ti», – поет Висенте Фернандес[56].

– Это знак, – восклицает Фелиситас. Мама верит в знаки. Знаки – это безопасно.

– Там привидение! – кричит Густаво, Фелиситас пытается пнуть его ногой под столом, но не достает.

– Знак чего? – удивляется Эмилио.

– Вы знаете испанский? – спрашивает его Фелиситас. Эмилио крутит ладонью – мол, так себе. – В этой песне поется, – объясняет Фелиситас, выразительно двигая руками, словно декламирует стихотворение, – «Мексика, прекрасная и любимая, если я умру вдали от тебя…»

– Ты не знаешь испанский? – Густаво удивленно смотрит на Эмилио. – Разве ты не мексиканец?

– Густаво! – с укором произносят его родители хором.

Донья Сараи смеется.

«Que digan que estoy dormido y que me traigan aquí», – продолжает мариачи[57].

– «Пусть скажут, что я сплю, и привезут меня к тебе», – переводит Фелиситас.

– «Сюда», – бормочет Ангустиас.

Сердитость в ее голосе сменяется растерянностью и страхом. Она не отрываясь смотрит на еду перед собой и начинает орудовать вилкой, превращая мясо и соус в месиво.

– Что?

– «Привезут меня сюда». В песне поется «сюда», а не «к тебе». Ты всегда пела неправильно, но я никогда тебя не поправляла, потому что твоя версия мне нравилась больше, – объясняет она, но при этом выглядит так, будто хочет оторвать себе уши, чтобы никогда больше не слышать ни версию Фелиситас, ни какую другую. Я не хочу ни «сюда», ни «к тебе», словно говорит она своим молчанием.

Фелиситас накрывает своей рукой руку матери, но Ангустиас вырывает ее. Она бросает салфетку на стол, отодвигает стул и решительно шагает в гостиную, где крутится виниловая пластинка, а голос мариачи становится все громче и громче. Внезапно песня обрывается.

– Это было не смешно, Фелиситас, – кричит она.

– Это не я! – Фелиситас бежит в гостиную. – Я же никуда не уходила. Это была… это был знак! Ты мне веришь?

Ангустиас молчит.

Осознает ли Ольвидо, как ее выходки скажутся на отношениях Фелиситас с мамой? Волнует ли ее это? Что она задумала? Если Ольвидо не смогла удержать Ангустиас, то и Фелиситас не сможет.

– Что случается, если не прислушиваться к знакам? – в отчаянии говорит Фелиситас, пытаясь напомнить матери о рассказанных ею самой бесчисленных историях про то, как знаки меняют жизнь, про то, что происходит, когда их игнорируешь или неверно истолковываешь.

Ангустиас делает глубокий вдох.

– Хорошо. Я слушаю. Что мне нужно делать?

Глава 18

Ольвидо

Услышав, как Ангустиас напевает «México lindo y querido», Ольвидо невольно переносится мыслями в прошлое. Название песни говорит само за себя. Мексика. Родной дом. Такой далекий в пространстве и времени. В тот день, когда Ольвидо поняла, что ей нужно эмигрировать, она дала себе слово вернуться в Матаморос. Она собиралась пересечь границу сразу, как только услышит от родни, что ростовщики успокоились, переехали, а еще лучше – умерли. Но этого так и не произошло. Напротив, новости о положении дел в ее стране становились все хуже и хуже. Участились случаи вымогательства и насилия. Тебя могли убить в любой момент, и это стало обычным делом. Для Ольвидо не было пути назад – ни через год, ни через десять лет, а может быть, и до конца жизни, и уж точно не с дочерью.

Теперь у ее дочери есть своя дочь, и они слушают песню, с которой едва ли отождествляют себя так же, как она. Разве они знают, каково это – смертельно скучать по дому? Они никогда не испытывали сильнейшего желания воссоединиться с друзьями и семьей. Они нигде не жили, кроме этой страны, и они есть друг у друга.

Тем летом, когда, окончив школу, Ангустиас сбежала из дома, Ольвидо почувствовала, что настало время вернуться, но так и не смогла этого сделать. Она села в свой пикап, включила зажигание и около часа просидела в машине, думая о том, как справляется дочь, оставшаяся совершенно одна. Хуже, чем одна. С младенцем, который способен только забирать, ничего не давая взамен. Если Ольвидо окажется в Мексике и с Ангустиас что-то случится, она не сможет добраться до нее так же быстро. И она решила остаться. Теперь, когда Ольвидо мертва, вопрос не в том, когда ей вернуться домой, а в том, как это сделать.

– Ладно, напомни мне варианты, – велит Ангустиас.

Фелиситас берет блокнот, откашливается и читает:

– Номер один. Мы оплачиваем все формальности и нанимаем похоронное бюро, чтобы перевезти тело через границу.

Этот вариант предложил Эмилио. После того как Самара с семьей ушли и Фелиситас рассказала ему о проблеме, он посидел с ними недолго, пытаясь найти решение. Потом Фелиситас озвучила свой вариант – тайно перевезти тело через границу, что для Эмилио явно оказалось чересчур. Он извинился и заверил их, что если им вдруг понадобится его помощь, они могут найти его в библиотеке. Еще он дал им номер своего телефона, но попросил не звонить, если то, что им понадобится, будет связано с нарушением закона. Фелиситас предупредила, что они не могут ничего обещать. Он нервно улыбнулся и ушел.

– Мне это подходит, – заявляет Ольвидо.

Ангустиас мотает головой:

– У нас нет денег. Дальше.

– Номер два. Мы сажаем бабушку в машину на заднее сиденье и едем в Мексику. Если нас остановят, скажем, что она спит, прямо как в той песне.

Ольвидо усмехается:

– Чушь! Хотя, – она тут же мрачнеет, – если это единственный выход…

Ангустиас постукивает указательным пальцем по подбородку. Ольвидо пытается угадать, что у ее дочери на уме, почему она озабоченно хмурит брови. Возможно, для нее это слишком болезненно: им придется прикасаться к трупу. Зато Фелиситас, должно быть, будет в восторге.

Но как они вынесут ее