Читать книгу - "Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес"

– Ох, – только и может произнести Ангустиас. Она понимает, что должна сказать что-то еще, что-то утешительное, но у нее нет сил, чтобы подобрать нужные слова. Несколько часов подряд ей пришлось смотреть на облака цвета индиго с темно-серыми сердцевинами и слушать рассказы о том, каким замечательным человеком была ее мать. Она узнала, как Ольвидо готовила угощение в честь Дня благодарения для семьи Романо, потому что все они были сильно простужены, как возила еду в больницу донье Салазар, потому что та отказывалась есть что-либо, кроме сладких gorditas, и как лечила бульоном и чаем сына мистера Джеймса, страдавшего от пищевого отравления. Никогда ни с кого не брала ни единого цента. Оказывается, она больше чем на неделю приютила у себя донью Герреро, когда после смерти дона Герреро в их доме стало слишком холодно и пусто. Она терпела ее лунатизм и привередливость в еде. Она семь часов подряд слушала рассказ мистера Домингеса о накопившихся за всю его жизнь сожалениях, начиная с отказа принять поцелуй Исель Эстрады на игровой площадке в начальной школе и заканчивая решением учиться бизнесу, а не изобразительному искусству.

– И ведь она меня не перебивала, – изумлялся мистер Домингес. – Она даже не пила все это время, чтобы не отлучаться в туалет. В наши дни так уже никто не умеет слушать, вам не кажется?

Ангустиас беспрестанно кивала и улыбалась, похлопывала каждого по спине, обнимала, предлагала чай или кофе. Сейчас у нее не осталось улыбок или утешительных слов, которые могли бы смягчить серый оттенок над головой Эмилио. Если ей и положено его подбодрить, она не хочет этого делать, но, возможно, в этом нет необходимости. Эмилио ведь не плачет. С другой стороны, он и не уходит.

– Простите, – наконец произносит он. – Просто, э-э… купить еду не проблема, и я подумал, что мог бы отблагодарить Ольвидо и угостить вас обеих чем-нибудь. – Он наклоняется, чтобы поднять пластиковый пакет с двумя пенопластовыми контейнерами, и протягивает его Ангустиас. Восхитительный, манящий аромат, исходящий от пакета, ударяет ей в ноздри, и желудок тут же урчит в ответ, умоляя его накормить. – Простите. Я бы принес больше, если бы знал, что вы все здесь будете.

– Спасибо. – Фелиситас мгновенно оказывается рядом и берет у Эмилио пакет. – Не хотите остаться на ужин?

– Фелиситас, – с укором говорит Ангустиас и пытается отобрать у нее пакет.

– Да, оставайся, – подхватывает донья Сараи.

Похоже, даже она понимает, думает Ангустиас, как ужасно выглядит стряпня ее дочери. При воспоминании о запахе мясного рулета живот ее сводит от отвращения.

Ангустиас отступает в сторону, освобождая проход на кухню.

– Пожалуйста, останьтесь, – просит она.

Эмилио виновато качает головой:

– Нет-нет, все в порядке.

– Пожалуйста, прохо…

– Нет, правда…

– Просто останься!

– Ну хорошо…

Эмилио проходит в дом и идет вслед за остальными на кухню. Ангустиас чувствует себя настолько голодной, что с трудом сдерживает желание разорвать пакет и съесть все руками прямо из упаковки. Принимая гостей, ее мать, вероятно, заботилась о красивой посуде и сервировке. Сама Ангустиас никогда не чувствовала необходимости соблюдать все эти условности, но сегодня ее так часто сравнивали с Ольвидо, что она не может не приложить хоть немного усилий. Она расставляет семь керамических тарелок и аккуратно кладет вилку на салфетку рядом с каждой. Я не моя мать, думает она, оглядывая стол. Она хватает салфетки и небрежно бросает их поверх приборов. Я не она, и ее здесь нет.

Глава 17

Фелиситас

Фелиситас, как и большинство женщин из рода Оливарес, верит в знаки, посылаемые свыше, но только когда ей это выгодно. Если она находит в кармане деньги, а затем натыкается на распродажу печенья «Герл-скаут», совершенно очевидно, что она обязана купить коробку. Но если остались только с лимонным вкусом, то это просто совпадение и ей стоит отложить находку на что-то более важное – например, мыло или яйца. Если она не может найти туфлю, опаздывая на автобус, ей лучше пропустить школу. Но если это тот случай, когда учителю, пришедшему на замену, не дали план уроков и Фелиситас позволят весь день читать, то это ни о чем не говорит и ей нужно быть более организованной.

Ольвидо верила в знаки, это Фелиситас не раз слышала от мамы. «Но только когда можно было насолить мне, – говорила Ангустиас. – Она всегда пыталась выставить себя всезнающей».

– Убери локти со стола, когда ешь! – шипит на внучку Ольвидо.

Вилка Фелиситас с кусочком мясного рулета застывает в воздухе. Уголки ее губ приподнимаются в улыбке. Это знак, думает она, откладывая мясо с каким-то загадочным вкусом. Мне нельзя это есть. Ангустиас учила ее никогда не игнорировать знаки, как бы невежливо это ни выглядело, и не будет ли еще более невежливо, если ее вырвет на глазах у гостей?

– Это ты… ¡Ay, Emilio! Mijo[54]. Я так рада тебя видеть, – восклицает Ольвидо. – Ты опять похудел. – Она поглаживает его кудри прозрачной рукой. – И остальные тоже здесь? Это что, репетиция моих похорон? – интересуется она с довольным видом.

Фелиситас хмыкает. До чего же бабушка любит внимание к собственной персоне!

– Niña, – резко окликает ее Ольвидо, – что сказала твоя мама? Ты пыталась переубедить ее на обратном пути? (Фелиситас слегка мотает головой.) Что?! Что значит «нет»?

– Мама, – как бы между делом говорит Фелиситас, – ты уверена, что мы не можем отвезти тело бабушки в…

Ангустиас со стуком кладет вилку на стол. Из присутствующих напрягается только Эмилио.

– Я не хочу сейчас ничего слышать об этой безумной идее.

– Что за безумная идея? – любопытствует Густаво.

– Я хотела устроить бабушке достойное, крутое прощание, – отвечает Фелиситас, глядя на мать. – Например, отправить ее в космос или смешать ее прах с динамитным порошком, чтобы запустить фейерверк.

– Правда? – изумляется Густаво.

– Нет, конечно, – Фелиситас пожимает плечами и накладывает себе целую ложку chilaquiles[55], которые принес Эмилио.

Ольвидо презрительно хмыкает и начинает расхаживать по комнате:

– Скажи ей, что ты меня видишь. Скажи прямо сейчас. Я хочу с ней поговорить.

Фелиситас притворяется, будто не слышит, и делает пару глотков воды. Она уверена, что на самом деле бабушка ничего подобного не хочет. Она бы уже давно что-нибудь придумала, чтобы заявить о себе. Страх, промелькнувший на лице Ольвидо накануне вечером, после слов Фелиситас «наверняка вам есть что сказать друг другу», вновь и вновь напоминает о себе в изгибе ее бровей и в плотно сжатых губах.

Вдруг Ольвидо хлопает рукой по столу с такой силой, о которой Фелиситас даже не