Читать книгу - "Белый Доминиканец - Густав Майринк"

Столица лежит за много верст вверх по реке, — так почему река не принесет мне никакой весточки от Офелии? Внезапно я понимаю, что сижу на могиле моей матери и сам не знаю, как я очутился там.

Должно быть, это имя Офелия притягивает меня.

Почему сейчас, горячим полднем, когда все дремлет, через Пекарскую улицу к нашему дому идет почтальон? Я никогда не видел его в этом уголке города. Здесь нет никого, кто получал бы письма от кого бы то ни было.

Он заметил меня, остановился и начал шарить в своей кожаной сумке. Я знаю: мое сердце разорвется, если это весточка от Офелии. И вот я, ошеломленный, стою и держу в руках нечто белое с красной печатью.

«Дорогой глубокоуважаемый господин барон! Если Вы случайно вскроете это мое письмо, адресованное Христофору, я очень, очень прошу Вас, не читайте его! Пожалуйста, не читайте и записку, приложенную к нему! От всей души прошу Вас об этом! Если Вы не захотите передавать мое письмо Христофору, тогда сожгите его вместе с запиской. Но как бы то ни было, ни на секунду не спускайте с Христофора глаз! Он еще слишком юн, и я не хотела бы быть виновной в том, что он совершит необдуманный поступок, если он узнает не от Вас, а от кого-то другого о том, что скоро случится. Исполните, пожалуйста, эту мою просьбу (а я уверена, что Вы сделаете это)!

Благодарная Вам Офелия».

«Мой горячо любимый бедный, бедный мальчик!

Сердце мне подсказывает, что ты снова здоров, поэтому я от всей души надеюсь, что ты мужественно воспримешь то, что я сейчас скажу тебе.

Я знаю, что Господь никогда не забудет того, что ты для меня сделал. Я горячо благодарю Бога за то, что он дал мне возможность исправить то, на что ты пошел ради меня.

Что тебе пришлось из-за меня пережить, мой любимый добрый мальчик! Я знаю, что ты не разговаривал с твоим отцом о моем печальном положении. Ведь я просила тебя ничего ему об этом не говорить, и я знаю, что ты исполнил мою просьбу. Иначе бы он намекнул на это, когда я пришла к вам, чтобы сказать ему, как мы любим друг друга, и чтобы попрощаться с ним и с тобой.

Поэтому я догадалась, что только ты мог подписать этот вексель! Я плачу от радости и восторга, что сегодня я могу возвратить его тебе!

Я случайно нашла его на письменном столе этого ужасного человека, имя которого мои губы отныне отказываются произносить.

Какими словами я могу выразить тебе мою благодарность, мой мальчик! Что мне сделать для тебя, чтобы выразить всю мою признательность!

Не может быть, чтобы могила унесла ту благодарность и любовь, которые я к тебе испытываю. Я знаю: они останутся в вечности, и я знаю также, что в Духе я буду рядом с тобой, буду сопровождать тебя шаг за шагом, оберегать и предостерегать от опасности, как верная собака, до тех пор, пока мы, наконец, ни встретимся вновь.

Мы не говорили об этом, поскольку у нас не было для этого времени. Ведь мы все время обнимались и целовались с тобой, мой мальчик! Но верь мне: как верно то, что существует Провидение, так верно и то, что есть Страна Вечной Молодости. Если бы я не была в этом уверена, откуда бы я взяла мужество расстаться с тобой!

Там мы снова встретимся, чтобы никогда больше не расставаться! Там оба мы вновь станем юными и будем ими всегда, и время превратится для нас в вечное настоящее.

Только одно меня огорчает — но, впрочем, это так нелепо и смешно! — что ты не сможешь выполнить мое желание — похоронить меня возле нашей любимой скамейки.

Но теперь я прошу тебя еще более горячо и настойчиво, чем тогда: останься на земле во имя нашей любви! Живи своей жизнью, я умоляю тебя, до тех пор, пока ангел смерти сам, без твоего зова, не прилетит к тебе.

Я хочу, чтобы ты был старше меня, когда мы встретимся снова. Поэтому ты должен прожить до конца свою жизнь на земле! А я буду ждать тебя там, в Стране Вечной Молодости.

Скрепи свое сердце; скажи ему, что я рядом с тобой — еще ближе, чем это возможно в жизни!

Радуйся, что я наконец… наконец свободна — сейчас, когда ты читаешь мое письмо…

Разве лучше было бы для тебя знать, что я страдаю? А как бы я страдала, если бы осталась жить, я не могу описать словами!

Я лишь одним глазком взглянула на жизнь, которая ожидала бы меня, — Боже, как это ужасно!

Лучше ад, чем такое ремесло!

Но и его бы я вынесла с радостью, если бы только у меня была надежда добиться этим счастья встречи с тобой! Не думай, что я ухожу из жизни, потому что я не способна страдать ради тебя! Я делаю это, потому что знаю: что на этой земле наши души будут навсегда разделены, где бы мы ни были…

Не думай, что это только слова для твоего успокоения, обманчивые надежды или иллюзии сознания! Я твердо говорю тебе: я знаю, что переживу могилу и вновь буду рядом с тобой! Я клянусь тебе, я знаю это! Каждый нерв во мне знает это! Мое сердце, моя кровь знают это! Сотни предзнаменований говорят мне об этом! Во сне, наяву, в мечтах!

Я хочу представить тебе одно доказательство, что я себя не обманываю. Неужели ты думаешь, что у меня хватило бы дерзости писать тебе обо всем этом, если бы у меня не было бы уверенности? Ты думаешь, я смогла бы так поступить?

Послушай меня: сейчас, когда ты читаешь эту страницу, закрой глаза! Я осушу твои слезы поцелуями!

Теперь ты знаешь, что я рядом с тобой, и что я все еще жива!? Не бойся, мой мальчик, что сама моя смерть может причинить мне страдания! Я так люблю реку, что она ничего мне не сделает, когда я вверю ей свое тело.

Ах, если бы только я могла быть похоронена возле нашей скамейки! Я не хочу просить Бога об этом, но, быть может, он угадает мое наивное детское желание и совершит чудо! Ведь он и так уже совершил множество еще больших чудес!

И еще одно, мой мальчик! Если это возможно, когда ты станешь взрослым человеком, сильным и мужественным, пожалуйста, помоги моему бедному отчиму!

Но нет! Не беспокойся об этом. Я сама буду рядом с ним и помогу ему. Это также будет тебе знаком, что моя душа может больше, чем могло в свое время мое тело.

А теперь, мой любимый, мой верный, мой славный мальчик, тебя тысячи и сотни тысяч раз целует твоя счастливая Офелия!»

Я больше не знаю, мои ли это руки держат, а затем медленно складывают письмо?

Я больше не знаю, я ли это трогаю свои веки, лицо, грудь?

Но почему эти глаза не плачут?

Губы из царства мертвых поцелуем осушили в них слезы; до сих пор я чувствую их ласковое прикосновение. И однако мне кажется, что бесконечно много времени прошло с тех пор. А может, это только воспоминание о нашей прогулке на лодке, когда Офелия поцелуем осушила мои слезы?

Быть может, покойники умеют пробуждать нашу память, когда хотят, чтобы мы ощутили их присутствие в настоящем? А может быть, они движутся вспять в потоке времени, чтобы добраться до нас и остановить наши внутренние часы?