Читать книгу - "Летняя книга - Туве Марика Янссон"

повторил Вернер. Он помолчал минуту и сказал: – Должно быть, для тебя большое утешение жить с внучкой.

– Перестань, – перебила его бабушка, – перестань всюду искать второй смысл, это устарело. Я говорю только о побегах, при чем тут внучка? Почему ты никогда не скажешь прямо, не назовешь вещи своими именами, ты что, боишься?

– Ах, мой дорогой старый друг, – только и сказал в ответ Вернер с грустью в голосе.

– Извини, – сказала бабушка, – считай, что это комплимент, я хочу показать, что воспринимаю твои слова серьезно.

– А это, конечно, требует усилий? – мягко заметил Вернер. – Будь все же немного поосторожней со своими комплиментами.

– Ты прав, – согласилась бабушка.

Они брели по мысу, храня мирное молчание. Наконец он сказал:

– Раньше ты никогда не говорила о лошадиных силах или удобрениях.

– Раньше я не знала, что такие вещи тоже могут быть интересными, а оказывается, могут.

– А вот о своем, личном, обычно не говорят, – заметил Вернер.

– То есть о самом важном, – сказала бабушка и остановилась, чтобы немного подумать. – Во всяком случае, теперь об этом говорят меньше, чем раньше. Может быть, потому что главное уже сказано. А может быть, в таких разговорах просто не видят смысла или не чувствуют себя вправе их заводить.

Вернер промолчал.

– У тебя есть спички? – спросила она.

Он зажег ей сигарету, и они повернули к дому.

Ветер так и не поднялся.

– Эта лодка не моя, – сказал он.

– Понимаю. Со свиной-то кожей. Ты одолжил ее?

– Просто взял, – ответил Вернер. – Взял лодку и удрал потихоньку. Очень неприятно, когда тебе шагу не дают ступить.

– Но тебе ведь всего семьдесят пять! Неужели ты не можешь делать то, что тебе хочется? – удивленно воскликнула она.

Вернер сказал:

– Это не так-то легко, нужно считаться с другими. Все-таки они за меня отвечают. А я, в конце концов, только путаюсь под ногами.

Бабушка остановилась. Подцепив палкой кусок мха, она воткнула его на место и пошла дальше.

– Иногда мне бывает очень горько, – продолжил Вернер. – Вот ты сказала, что человек не должен говорить о самом важном, а я сейчас именно это и делаю. Я сегодня все время говорю что-то не то.

Вечернее солнце окрасило море в желтый цвет, было по-прежнему тихо.

– Можно я покурю? – спросил он.

Она ответила:

– Сделай одолжение, дорогой друг.

Вернер зажег маленькую сигару. Потом сказал:

– Сейчас так много говорят о хобби. Знаешь, что это такое – хобби?

– Знаю, у человека должно быть какое-то увлечение.

– Ну да, собирают всякие штуки, – продолжал Вернер. – По-моему, это глупо. Я бы хотел не собирать, а делать что-нибудь своими руками, понимаешь, но я не слишком-то ловок.

– Ты можешь что-нибудь выращивать.

– И ты туда же! – воскликнул Вернер. – Ты говоришь совсем как они: посади что-нибудь и наблюдай, как растет. Я бы, может, так и сделал, если бы они мне об этом не твердили.

– Тут ты совершенно прав, – сказала бабушка. – Нужно выбрать самому.

Они принесли его корзину и куртку и стали прощаться. Бабушка предложила рюмочку хереса на дорогу, но Вернер сознался, что этот напиток он никогда не любил и покупает его только потому, что он связан с их общими воспоминаниями, которые ему очень дороги.

– Мне тоже, – искренне сказала бабушка. – Бери курс на Хестхеллер, там всю дорогу глубоко. И попытайся найти способ их обмануть.

Вернер ответил:

– Попытаюсь. Обещаю тебе.

Он завел мотор и взял прямой курс.

– Кого он должен обмануть? – спросила София.

– Родственников, – ответила бабушка. – Надоедливых родственников. Они все время диктуют, что ему следует делать, не спросив, хочется ему этого или нет, и поэтому он потерял всякую охоту к чему бы то ни было.

– Это ужасно! – воскликнула София. – У нас так никогда не будет!

– Нет. Никогда! – ответила бабушка.

Черви и другие

В одно лето София совершенно неожиданно стала бояться всякой мелкой живности, причем чем меньше была какая-нибудь козявка, тем больше она ее боялась. Раньше с Софией такого никогда не случалось. С того самого момента, когда она поймала своего первого паука и посадила его в спичечный коробок, чтобы приручить, все летние месяцы напролет она возилась с гусеницами, головастиками, червяками, летучими мышами и прочими не поддающимися дрессировке тварями, обхаживая их, как только можно, и в конце концов выпуская на свободу. Теперь все было не так. София осторожно и боязливо ступала по земле, высматривая всяких ползучих козявок. Она боялась всего: кустов, прибрежной травы, дождевой воды – эти бесчисленные существа кишели всюду, они попадались даже между страницами книги, сплющенные и бездыханные. Живые или уже мертвые, растерзанные или раздавленные, они преследуют человека всю жизнь. Бабушка попробовала было поговорить с Софией, но не добилась от нее ничего вразумительного. А когда не понимаешь, в чем дело, очень трудно помочь.

Однажды утром на остров привезли луковицы новых цветов, их должны были посадить под окном бабушкиной комнаты. София воткнула лопату в землю, чтобы вырыть ямку, и острым краем рассекла червяка как раз посередине: обе половины извивались на черной земле. София бросила лопату, попятилась к стене дома и громко заплакала.

– Они вырастут снова, – сказала бабушка. – Правда. Они вырастут снова. В этом нет ничего страшного, поверь мне.

Сажая луковицы, бабушка продолжала рассказывать о червях, София успокоилась, но все еще была очень бледна. Она молча села на крыльцо, подтянув колени к подбородку.

– Мне кажется, – сказала бабушка, – мне кажется, что никто еще по-настоящему не интересовался червями. Потому что если бы они действительно были кому-нибудь интересны, то о них написали бы книгу.

Вечером София спросила у бабушки, как пишется слово «червяк» – через «и» или через «е».

– Через «е», – ответила бабушка.

– Ничего не получится с этой книгой, – сердито сказала София. – Невозможно сосредоточиться, когда то и дело спотыкаешься о правописание, из-за этого я успеваю забыть, о чем пишу, чепуха какая-то!

Книга была толстая, сделанная из множества сложенных и сшитых листов бумаги. София бросила ее на пол.

– Как она будет называться? – спросила бабушка.

– Трактат о червяках, разрезанных надвое! Только ее не будет.

– Сядь где-нибудь и диктуй, – сказала бабушка. – Ты будешь диктовать, а я записывать. Времени у нас достаточно. Куда опять запропастились мои очки?

Был как раз очень подходящий вечер для того, чтобы начать трактат. Бабушка открыла книгу, в окно заглянул луч заходящего солнца и осветил первую страницу – на ней уже была нарисована виньетка в виде червяка, разрезанного надвое. В комнате было тихо и прохладно, за стеной стучала папина машинка.

– Хорошо, когда папа работает, – заметила София. –