Читать книгу - "Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 2 - Николай Корнеевич Чуковский"

так как представления не имели, в какую сторону побежал Кравец. Мы неслись сквозь ветер и мокрые прутья, затем, сообразив, что он не мог за такое короткое время уйти далеко, возвращались. То там, то сям мы встречали наших товарищей по взводу, потому что в поисках принимал участие весь взвод. Все они видели убитого Смурова, и подлое это убийство ожесточило их.

Наседкин наскочил на Кравеца совершенно случайно. Верхом на Ваське он продирался сквозь густые заросли низкорослого ельника и вдруг увидел, что рядом, справа, в двух шагах, стоит Кравец и, подняв руку, целится ему в голову из револьвера. Наседкин, чтобы уклониться от выстрела, спрыгнул на землю влево, и конь заслонил его от Кравеца. Наседкин начал снимать винтовку с плеча, но Кравец, стремясь его опередить, побежал вокруг лошади. Наседкин, держа лошадь за узду, вертел ее, заслоняясь ею; однако Кравец оказался проворнее и через полминуты, обогнув лошадиный хвост, очутился рядом с Наседкиным.

Не больше трех шагов отделяло их друг от друга. Револьвер Кравеца смотрел Наседкину прямо в лицо, и Наседкин знал наверняка, что он сейчас выстрелит.

Выпустив узду, Наседкин прыгнул вперед и ударом кулака выбил револьвер из руки Кравеца. Кравец, не ждавший этого, выстрелить не успел, и револьвер взлетел высоко вверх, описал в воздухе дугу и упал по ту сторону лошади.

Кравец его не искал. Повернувшись к Наседкину спиной, он побежал прочь, в кусты. Наседкин прыгнул за ним, скинув с плеча винтовку.

Но тут с Наседкиным случилась беда: он потерял очки. Они при прыжке не удержались на носу и упали в траву. И Наседкин ничего уже больше не видел вокруг, кроме расплывчатых, неясных пятен. Когда я, блуждая верхом по лесу, наскочил ненароком на это место, Наседкин ползал на четвереньках у ног своей лошади, спокойно щипавшей траву, и в поисках очков безуспешно ощупывал землю.

Едва я подал ему очки, он влез на лошадь и погнал ее. Я поднял револьвер, сунул его в карман шинели и поскакал за Наседкиным, но не нашел ни Наседкина, ни Кравеца. Я напрасно кружил по лесу, осматривая каждый куст.

Внезапно за ближними деревьями щелкнул винтовочный выстрел.

Я повернул лошадь и двинулся напрямик в направлении звука, с трудом продираясь сквозь густой осинник.

Стволы стали реже, впереди заблестел свет, и я выскочил на небольшую лесную полянку.

Через полянку шел Кравец. Левая рука его была прострелена чуть пониже плеча, правой ладонью он зажимал рану, кровь текла между пальцами и стекала вниз по рукаву. За ним шагал Наседкин, блестя очками и направив штык винтовки ему в спину. Рядом с Наседкиным шла Варя с револьвером в руке. Слезы бежали по ее лицу. Она не вытирала их, они прочертили на ее щеках две дорожки и скапливались на подбородке.

— Иди, иди! — кричала она Кравецу. — Не оглядывайся! Иди!

Увидев меня, она сказала:

— Он вышел из-за елки и просил, чтобы я дала ему уйти. Он говорил: «Пойдем со мной, мы никогда с тобой не расстанемся, ведь ты хотела никогда не расставаться…»

Она рассказывала ровным голосом и даже как-то безразлично, и только все новые и новые слезы катились из глаз и бежали по щекам к подбородку.

— Гляжу, она целится в него из револьвера, — объяснял мне Наседкин. — А он все говорит, говорит и подходит все ближе, и я вижу, что он хочет отпять у нее револьвер. Он боялся, что она выстрелит, а я чувствовал, что она не выстрелит, и тогда он убьет ее… И я выстрелил сам…

На полянке между тем появился уже и Воскобойников. Со всех сторон из лесу выбегали бойцы нашего взвода. Они окружили Кравеца плотным кольцом. Он молчал, угрюмо озираясь.

Потом, по приказанию Воскобойникова, несколько бойцов повели его в штаб батальона. Когда его уводили, Варя повернулась к нему спиной. Однако слезы все текли и текли. Мы, оставшиеся, молча на нее смотрели.

— Не смейте жалеть меня! — сказала она.

Обернулась ко мне и прибавила:

— Как ты смеешь меня жалеть!

Но слез она остановить не могла. Она плакала — о нем ли, о своей ли страшной ошибке, не знаю. Она плакала, не стыдясь, ей нечего было стыдиться: тот Лева Кравец, которого она любила, вымышленный, созданный ее воображением, действительно был героем, борцом за правду, потому что она украсила его всем богатством своего собственного сердца… Слезы все бежали, и ветер сушил их у нее на щеках, и они набегали снова… Ее обманули. Разве она виновата, что ее обманули? Она была очень молода и верила, что настоящему человеку свойственно быть отважным, прямым, честным, справедливым, и в этом, главном, она не обманулась. И революция была еще молода, и весь мир вокруг был еще очень молод, вся жизнь ее лежала впереди. Ее ожидало еще столько борьбы, труда, радости, боли, побед, любви — всего-всего.

1957

Рассказы

Цветок

1

Талдыкин медленно встал с кровати. В затылке ныло после вчерашнего, и стена, покрытая фотографиями киноактрис, качалась перед глазами. Он опустился на стул и просидел несколько минут в рубашке, сжав виски ладонями.

В зеркальце отражалось распухшее, синеватое лицо.

«Нет, с таким лицом ничего нельзя», — подумал он уныло. Он тяжело плюнул на пол, натянул брюки и, пересилив тошноту, пошел на кухню. Там, у крана, он помочил себе нос, лоб, щеки. И вернулся в свою комнату.

Под обоями шуршали тараканы, равномерно, словно треск часов. Талдыкин был к ним равнодушен. Он причесывался перед зеркалом, смазав гребенку бриолином. Светлые волосы вились, но он их разглаживал, оставляя только одну волну над самым лбом. Сегодня волна вышла отлично, и это его обрадовало. Он стал надеяться, что ему удастся привести свое лицо в порядок. Он был от природы недурен, знал это и очень дорожил своей внешностью.

Надев ботинки, воротничок, лиловый галстук с оранжевыми крапинками, пиджак, он тщательно напудрился и остался доволен. Лицо, как ему казалось, было бы теперь совсем ничего, если бы не некоторая одутловатость и не мешки под глазами. Смущал его несколько синяк над правой бровью, который никак нельзя было запудрить. Талдыкин отрезал ножницами кусок пластыря и залепил синяк. Стало сразу гораздо лучше — пластырь придавал лицу внушительный и даже боевой вид.

Это его окончательно обрадовало, и он почти весело оглядел свою комнату: