Читать книгу - "Пространство и время - Георгий Викторович Баженов"

Иван Илларионович. — Еще Козьма Прутков говорил: смотри в корень! И по зрелому-то размышлению получается: молодежь уходит к своему предназначению. Вот куда! Она выше должна задачу брать, чем наши Озерки. Иначе не оправдать надежд. А как же… А ну вдруг возьмут сейчас все да останутся в Озерках — что тогда будет? Оскудение в городах, а начнись оно только там — все, крышка нам, амба, мысль наша застоится, а без мысли русский человек ничего не значит, без мысли он пропадет и выродится. — Иван Илларионович многозначительно помолчал. — Теперь, спрошу я вас, к чему я это веду?

— Интересно, — сказала Мария Павловна.

— А к тому, — продолжал Иван Илларионович, — что наши с вами молодые люди, да, да, жених и невеста, в Озерках оставаться не хотят, а хотят уехать в город. Вот к чему.

— В город? — единственный раз за все это время встрепенулась жена Ипатьева Нина Петровна.

— Гм, гм, — неопределенно прокашлялся Томкин отец: он в общем-то догадывался об этом.

— И вот теперь-то и откроется, почему я говорил о цифре сто, то есть сколько для нас гостей желательно. По поначалу вот какой вопрос… Вопрос, так сказать, в-третьих. В-третьих, значит, так будет. О деньгах. О сумме в целом и в частности.

— О деньгах так о деньгах, — просто согласился Томкин отец.

— Какие ваши личные предложения, Иван Алексеевич? — поинтересовался Иван Илларионович Ипатьев. — Какая, так сказать, у вас мысль на этот счет?

— Да как решим, так и будет. Я об этом ничего не знаю. Не думал.

— А зря… Тогда мое такое будет предложение, — задумчиво прищурился Ипатьев. — Уедут наши дети в город, а где же будут жить, спрошу я вас? Не знаете. Об этом я их и спросил. А каков ответ? Ответ таков: купим кооперативную квартиру.

— Ого! — удивился Томкин отец и надолго закашлялся.

— Посему вывод, — торжественно произнес Иван Илларионович Ипатьев. — Нынче век на дворе современный, люди живут состоятельно, мы, надеюсь, тоже люди не совсем безденежные. Моя мысль такая: каждая семья, как с вашей, так и с нашей стороны, в подарок молодоженам преподносит конверт.

— Конверт?

— Простенький такой конверт. А в конверте сколько?

— Ну и сколько же? — спросила Мария Павловна так, будто речь шла не об их семьях, а о каких-то посторонних людях, о которых очень хочется узнать всю подноготную.

— В каждом конверте, — весело произнес Иван Илларионович, — по тысяче рублей!

В комнате повисла уважительная тишина.

— По тысяче? — переспросила Мария Павловна.

— По тысяче.

— Многовато, — наконец произнес Иван Алексеевич. — За что же это им такие денежки? Не заслужили еще. А мы, может, и не заработали.

— А как же квартира? — спросил Иван Илларионович. — В городе? Кооперативная? Вы, видно, упустили этот факт из виду.

— Тысячу рублей? — как бы все еще не веря, вновь произнесла Мария Павловна. — Томке? Может, другой какой дочери, но Томке…

— Что, что? — не понял Иван Илларионович.

— Да, многовато, — повторил в раздумчивости Томкин отец. — Потянем ли? — повернулся он к жене.

— Все это даже слушать обидно, — с чувством сказал отец Ипатьева. — Неужто мы хуже других посельчан, что ли? Да сейчас, кого ни возьми, а уж если дети надумали жениться — нате вам по тысяче рублей. Традиция такая. Этикет.

— Этикет этикетом, — снова закашлялся Иван Алексеевич и протянул жене чашку: плесни-ка, мол, — а тысяча рублей — это деньги, их заработать, надо.

— Надо. Кто спорит, что не надо? Надо, дорогой Иван Алексеевич. Но и детям помочь надо. Пускай живут себе мирно-счастливо в городском гнездышке.

— Да-а… ну что, — сказал Томкин отец, — делать, видно, все равно нечего. Придется по тысяче рублей отдать, да… А может, хоть по семьсот пятьдесят? А, Иван Илларионович, Нина Петровна?

— Да нет, чего уж мелочиться, Иван Алексеевич… — почувствовав, что дело сделано, добродушно-снисходительно улыбнулся Ипатьев. — Уж дадим ребятам по ровненькой. По тысчоночке. И дело с концом.

— Да уж это, конечно… Придется, — вздохнул Томкин отец. — Как ты, Маша?

— А денег-то где столько возьмем? — спросила Томкина мать так, будто Иван Алексеевич тяжело заболел и она теперь сетует, что не берегся в свое время, не слушался ее, а теперь, мол, что уж делать — поздно.

— В долги войдем, а в грязь лицом не ударим, — по-домашнему ровно, успокаивающе произнес Иван Алексеевич. — Точно, мать?

— Ну, это конечно. Ничего, — согласилась и Мария Павловна. — Выдержим. Где наша не пропадала…

— Теперь, значит, так. В-четвертых. — Иван Илларионович осторожно, по-культурному допил из чашки чай и сам открыл краник самовара — брызнула легонькая струйка кипятка на шоколадно-темную заварку. — В-четвертых, получается так. Такое соображение. — Ипатьев испробовал свежего чаю, блаженно прищурился. — Гостей будет много. А для чего много, об этом еще скажу. Главное — много. Значит, надо будет угощать. Потчевать. Предположим, сто человек гостей. По бутылке на брата. Сто бутылок. Умножим на три шестьдесят две. Сколько будет? Триста шестьдесят два рублика.

— Ну, не каждому же по бутылке, — не согласился Томкин отец, и тело его затряслось от нового приступа кашля.

— Правильно. Иному, может, и одной мало. А другому подавай только красного. Женщины — те предпочтительней с красным действуют. Выходит, бери еще пятьдесят бутылок красного, скажем, по рубль семьдесят две, сколько будет? Сто семьдесят два разделить пополам, — начал вслух подсчитывать Ипатьев, — получается… ровно восемьдесят шесть рублей. Плюс, я думаю, еще бутылок тридцать водки, а то может и не хватить. В общем, как ни крути, рублей пятьсот, а то и больше, уйдет на алкогольное угощение. Такая моя мысль. А на безалкогольное?

— На закуску? — уточнила Томкина мать.

— Вот именно. Закуска, правда, закуске рознь. Можно сделать, конечно, и так себе, шаляй-валяй, а можно и по всей строгости, не как в Париже или Гватемале, в Париже мы не знаем, как у них и что, но уж зато по-русски хлебосольно и богато.

— А чего нам все куда-то гнаться? Сделаем не лучше и не хуже других, чего еще? Сыновья и дочери у нас не царских кровей, что размахиваться-то, будто мы купцы или цыгане?

— Это вы, Иван Алексеевич, рассуждаете в таком роде по одной лишь ошибочности взгляда, — удивленно покачал головой Иван Илларионович. — Посудите сами. У меня, скажем, кто женится-то сегодня? Сын. Сын, понимаете?! Я думаю, люди вы серьезные, я вас прекрасно уважаю, и вы должны потому понять меня правильно: сына женить — это не то что дочь замуж выдавать. То есть, тут какая мысль? Сын — он наследник, наследник рода, и имени, и звания, если уж говорить по-старинному, — отсюда и ответственность. Сын женится — тут все падай ниц, такое у меня мнение и личный вывод. Я отчего сегодня такую линию веду, если вы