Читать книгу - "Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин"

великое русское слово? Ахматова сберегла, а я по неосторожности проглотила. Кукухотерапевты потом не помогают. Нужна компенсация давления. Еще одна причина, почему я здесь.

– Руководству я всего этого не объясню, – сказал я. – Давайте вернемся в практическую плоскость. Какого целеполагания можно ожидать от нашего алгоритма? В случае управления неограниченными ресурсами?

Рыба подумала.

– Он поведет всех к счастью. А поскольку это счастье будет таким, что другого уже не надо, предварительное кровопролитие тоже должно быть запредельным. Чтобы на брызги пенять стало некому. В общем, путь к великому счастью через великую жерт…

Рыба замолчала, словно поперхнувшись собственными словами.

– Продолжайте, – попросил я тихо.

– Через великую жертву. Алгоритм потащит нас в рай, прыгая через ступеньки. Никакой нормализации не будет. Но рано или поздно случится фазовый перегиб с защелкой, и ситуация приобретет инфернальную устойчивость. Начнется многолетний ледяной привал на пути к небу. Долгая дорога Родиона Раскольникова в небесную Сибирь под пение мобилизованных старушек. А на почтовых станциях будут жарить комаринского поручик Киже, казак Ли Хой, есаул Танаш и другие герои русского комикса. То есть, простите, космоса.

Кусты по сторонам колыхались теперь так яростно, словно в их гуще ковали смену человечеству. Но я сознательно избегал туда смотреть.

– Конкретные решения можете предсказать?

– Нет, – сказала рыба.

– Хотя бы в порядке бреда?

– Там все будет в порядке бреда. Ну, например, ваш алгоритм объявит наступление золотого века и убьет по этому поводу миллион человек…

– Какие-нибудь характерные черты и приемы?

– Объективация. Русские писатели объективируют практически все, о чем пишут. Моральный релятивизм, замаскированный под нежелание выбирать между жабой и якобы гадюкой. Мизогиния, доходящая до трансофобии. Имперское трубадурство. А главным техническим приемом, думаю, станет многоканальная буквализация метафор.

– Слушайте, я же не литературовед. Нельзя проще?

– Ждите, короче, царствия небесного. Ваш алгоритм его уже готовит, не сомневайтесь. Скоро поедем в рай.

– А что такое рай в условиях морального релятивизма?

– Рай, если вы еще не поняли – это просто лубок. Рисунок на потолке в пыточном подвале. Реальной будет только кровь.

Я вздохнул.

– Впрочем, – смилостивилась рыба, – это все гадание на кофейной гуще. На самом деле у нас впереди крайне интересный опыт. Если алгоритм действительно уловил глубинную суть русской культурной матрицы, она проявится в момент окончательного кризиса и следующего за ним катарсиса. Только тогда и станет понятно, какой из многочисленных импринтов оставил в нас самый глубокий след.

Никак иначе мы в эту тайну не проникнем. Так что ждите.

– Ничего конкретней сказать не можете?

– Сейчас нет. Но если придет в голову что-то новое, я свяжусь…

Попрощавшись с рыбой, я стал подниматься из черноты в синь. Ломас, как выяснилось, меня не ждал. Значит, пора было в Рим.

Как странно, думал я – нырнуть в эту влажную бездну из счастливого зеленого мира, чтобы вернуться потом в жестокий Древний Рим. Это, конечно, просто совпадение – но одного касания Русского Логоса довольно, чтобы мир изменился самым роковым образом…

Возможно, к опасениям Ломаса стоило отнестись серьезно. Все-таки у адмирала отменный нюх.

Маркус Забаба Шам Иддин (ROMA-3)

Весь следующий месяц над Римом пели траурные трубы.

Дело о покушении назвали «заговором менял» – говорили, что его организовали два богатых всадника, владевшие множеством меняльных столов. Причиной якобы стал новый налог, введенный Порфирием.

Но это были официальные слухи.

А ходили еще слухи неофициальные, по которым убить принцепса решили Дарий с Антиноем, вступившие в любовную связь (никто не понимал, как консумировался этот странный союз, но о вкусах ведь не спорят). Императором должен был стать префект претория, посвященный в план. Кроме префекта, в заговоре участвовали охранявшие Порфирия офицеры.

Именно так императоров чаще всего и убивают.

По тем же неофициальным слухам дело о заговоре менял придумали, чтобы позволить Порфирию конфисковать богатства всей корпорации. Это решало многие государственные проблемы. Я уже достаточно знал о Порфирии и верил молве.

Казнили не только менял, но и многих преторианских офицеров. Декурион Приск, доставивший меня во дворец и угощавший по дороге вином, избежал гибели, чему я был рад.

Порфирий лишил преторианцев почетной смерти от меча – их утопили в поске, использовав одну бочку на всех, так что те, кто умирал позже, захлебывались слюной и уриной прежних жертв. Мало того, умертвили их семьи.

Палач по римскому обычаю растлевал перед казнью юных девственниц – поскольку по другому римскому обычаю девственниц нельзя было казнить удавкой.

Думаю, участь мальчиков оказалась немногим слаще: в палачи у нас сплошь и рядом пробиваются люди без твердых нравственных принципов. В общем, Гемонии увидели в те дни много мрачного.

Порфирий казнил и телохранителей-германцев – не за участие в заговоре (этого доказать не смогли), а потому, что они прибежали на крик императора слишком поздно. Кроме того, германцы – якобы в священной ярости – умертвили Дария с Антиноем XL прямо в коридоре у императорской спальни. Принцепс сделал вывод, что телохранители заметали следы.

Вслед за этим Порфирий на всякий случай отправил в Аид всю свою коллекцию антиноев. Их сковали золотой цепью, вымазали медом и вываляли в перьях (намекая то ли на злосчастную подушку, то ли на тщету сладострастия в целом), а затем умертвили стрелами на ипподроме под террасой дворца Домициана.

Стрелять можно было только издали, зато право одного выстрела давалось каждому сенатору, поэтому казнь растянулась надолго. На рубеже для стрельбы вели учет прибывших и отсутствующих сенаторов. Там же стоял хор в театральных масках – и весь день пел греческую кантату про скованных одной цепью на спуске в Аид. Вышло грозно и свежо.

В событии приняли участие наши муниципальные поэты, посвятившие этому в высшей степени знаковому зрелищу несколько книжиц злобных, но забавных стихов. Говорили, что пять стрел из скорпиона и одну из лирических брошюр выпустил сам Порфирий.

В государственном отношении все это было вполне разумно. Казну надо наполнять при всяком удобном случае, а телохранителей и антиноев толковый правитель меняет каждую пару лет – и не только потому, что они стареют. За этот срок они обрастают связями и начинают строить далеко идущие жизненные планы, в которых не всегда есть место самому цезарю.

Принцепс использовал ситуацию полностью, чем лишний раз подтвердил свою мудрость.

Я ожидал, что император меня наградит – и он это в известном смысле сделал. Как все принцепсы, он считал близость к себе высшей возможной благодарностью (что для оборотистого человека верно). Мне предстояло встать рядом с живым богом – и этого, с точки зрения бога, было довольно.

– Маркус, – сказал Порфирий, – отныне ты можешь носить меч рядом со мной всегда и везде.

– Благодарю за доверие, господин.

– Без доверия нам будет сложно. Меня, как ты знаешь, спасла Деметра.