Читать книгу - "Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов"

центральной кабине устанавливался телевизионный передатчик, пришлось на время снять камеры для аэрофотосъемки. А что они весили? Пустяк. Кстати, и сейчас их нет. Одна из камер стояла вот здесь, возле люка. Отверстие для объектива закрыто круглой задвижкой. Оказывается, задвижка легко поворачивается, и под ней виднеется толстое стекло, как в водолазном скафандре.

Тимофей заглянул в окошко. Порыжевшая степь, белые пятна солончаков, дорога, обсаженная тополями.

«Значит, если придется закрыть люк в коридоре, можно видеть землю отсюда», — подумал Тимофей, и это его не обрадовало. Закрывать люки потребовалось бы на большой высоте, куда Тимофей вовсе не стремился. Ему также не нравилось, что сильный северо-западный ветер несет диск к морю. Он определил это без компаса. По степи скользила тень диска, на ее пути попадались и другие тени от деревьев, строений, столбов.

Сопоставляя это вместе с движущимся продолговатым пятном, нетрудно было догадаться, что диск летит на юго-восток.

Первым увидел море Вадим. Из люка даль просматривалась лучше, чем сквозь маленькое окошко. Полуденные солнечные лучи падали на землю. Тень диска стала почти круглой. Она бежала по степи, точно стараясь обогнать и машину на дороге, и низко летящего ястреба.

Попадая в ерики — овраги, тень изгибалась, как-то неожиданно перекручивалась и снова вылезала на степной простор. Она перемахивала через рощи, дома, заборы.

Наконец тонкой, кружевной оборкой показалась пенистая линия прибоя. Тень пересекла ее, разорвала надвое и, похожая на гигантскую батисферу, скользнула в воду.

Море — как синяя бумага, исчерченная мелом: формулы, цифры, запятые… У Вадима зарябило в глазах.

Взлетела цифра, похожая на тройку. Потом еще, еще. Это чайки.

Они поднимались все выше и выше, огромные, мохнатые, как пенистые гребни.

Зажмурился Вадим, протер глаза: что за чертовщина? Да нет, это не чайки, а волны, настоящие волны поднимаются к люку. Лишь сейчас догадался Вадим, что диск идет вниз — знакомое ощущение опускающегося лифта.

Промелькнула мысль: неужели Тимка случайно отключил провод от газового клапана? Газ улетучивается, диск падает.

Вода уже близко.

Глава седьмая 

В этой главе выясняется, что, несмотря на всякие неудачи, конструктор Поярков может говорить не только об испытаниях. Он сожалеет, что есть девушки, которым нельзя улыбаться, и хочет, чтобы все они плакали над стихами. А кроме того, здесь рассказывается о женских руках, о звездах и любви и, в конце концов, о таинственной телепередаче.

Примерно за час до описываемых событий в НИИАП все было спокойно. Правда, Борис Захарович все еще никак не мог опомниться из-за того, что целая группа надежнейших метеоприборов вдруг забастовала и на некоторое время прекратила работу. Сейчас они опять включились, а что там произошло, даже богу неизвестно. Всякие бывают случайности. Иногда мышонок может вывести из строя мощную радиостанцию, если попадет между пластинами конденсатора или в другое ответственное место.

Поярков хоть и нервничал из-за того, что «Унион» летит ниже расчетной высоты, но был уверен в непогрешимости конструкции.

Полет «Униона» сейчас протекает нормально. Через тридцать минут можно будет узнать некоторые интересующие Пояркова данные. А пока он вышел в скверик хоть немножко передохнуть.

После бессонной ночи большинству сотрудников НИИАП, тем, кто занимался отправкой «Униона», Медоваров разрешил ехать домой. Нюра тоже получила это разрешение, но Толь Толич намекнул, что она, возможно, вылетит в срочную командировку, и посоветовал немного подождать.

— Побудьте со мной, Нюрочка, — предложил Поярков. — Все еще ничего не известно?

Мимо проходили люди в белых халатах. За ними везли клетки с гусями, кроликами, ящики с хилыми желтыми ростками, банки с водорослями, бормашину и зубоврачебное кресло. Поярков проводил их ироническим взглядом.

— Вы знаете, Нюрочка, как называется одна из здешних научных работ? «Применение аппарата ИМКА для изучения подавления жизнедеятельности микрофлоры полости рта в условиях кислородной недостаточности». Сам видел в плане. До чего же в вашем техническом институте медикам вольготно! Помните, я жаловался на узкую специализацию? А у медиков это особенно странно выглядит. Взять хотя бы их журналы. Многие десятки, и каждый из них касается болезней какого-нибудь одного органа. Ведь если дальше так пойдет, то они выпустят «Вестник уха», «Вестник горла», почки, селезенки. У стоматологов свой журнал, у одонтологов тоже, наверное, свой. А какой толк? Ведь зубы они все-таки лечить не умеют. Существует болезнь пиорея, сам страдаю, а врачи только разводят руками. Но я не о себе. Мне страшно, что многие девушки перестали улыбаться, боясь показывать свои безобразные стальные зубы. Вы заметили, одна здесь прошла. Хорошее лицо? Не правда ли? Но как она застенчиво улыбнулась! Еще бы! Все очарование пропадает, она уже старухой кажется. Я бы этому изобретателю нержавеющих конструкций вырвал бы все его здоровые зубы и заменил бы стальными. А врачей и зубных техников, причастных к этому делу, привлек бы к уголовной ответственности как варваров — разрушителей эстетических ценностей.

— Вы, оказывается, злой.

— Неправда. Я хочу, чтобы девушки улыбались. Больше того, даже попробовал написать об этом, но так ничего и не добился. Конечно, я абсолютный профан в медицине, но все же думаю, что здесь вредят ограниченность и крайне узкая специализация. Вчера я перечитывал Герцена. У него есть статья об ученых-дилетантах, где он вспоминает одного старого юмориста, который писал, что скоро поваренное искусство разовьется до того, что жарящий форели не будет уметь жарить карпа. Это ведь касается любых специалистов, в том числе и нас, инженеров, конструкторов. Есть совершенно закономерная связь между ворохом газет, журналов, книг, стихов, что я прочитываю, и конструкцией того же «Униона». Мне думается, что если бы я всего этого лишился, то не нашел бы ни одного смелого решения, ни одной свежей мысли. Это все равно что отнять у человека воображение, связать его по рукам и ногам и посадить в клетку.

Нюра зябко передернула плечами.

— Я представляю себе. Это действительно страшно.

— Но я хочу сказать больше. В нашем конструкторском бюро работают несколько молодых инженеров. Люди дисциплинированные и знающие свое дело. Но я почему-то уверен, что ничего интересного они не придумают.

— Опыта мало?

Поярков закурил и отодвинулся от Нюры.

— Опыт дело наживное. В школе, а потом в институте им дали все, чтобы быть полезными советскому обществу. В них воспитывали сознание, а воспитанием чувств почти не занимались. Среди этих инженеров есть, — он чуточку замялся, — ну, одна моя знакомая, способная, исполнительная. Но книг почти не читает, музыку не любит,