Читать книгу - "Охота за тенью - Якоб Ведельсбю"

крышку и ощутить, как напиток вливается в горло, как алкоголь огнем бежит по жилам, заполняя пустоты в моем восприятии действительности.

Йохан с камерой в руке медленно обходит комнату, задерживается рядом с покрашенной в белый цвет полкой, плотно заставленной книгами. Вдруг он резко оборачивается и выбегает в коридор.

— Я слышал шаги, точно, — доносится оттуда его голос. Потом наступает тишина.

На письменном столе вижу фотографию в рамке: сорокапятилетний Кристиан Хольк, похоже, только что назначенный председателем правления «Рейнбоу медикалс». На нем костюм того же темно-синего оттенка, что и чернила, которыми написано название компании под ее логотипом в виде радуги. Одной рукой он обнимает молодую блондинку. Узнаю Лизу Майер.

Я обхожу квартиру. В спальне на кровати разбросано белье. Видимо, она собиралась впопыхах. Вытягиваю ящики комода — ничего интересного, просовываю руку за первый ряд книг — тоже ничего, открываю холодильник, набитый овощами, колбасой, сыром, молоком, маслом. На кухонном столе стоит стального цвета кофеварка итальянского производства. Пахнет гнилью, и мне даже не надо открывать мусорный бачок, чтобы убедиться, что она не вынесла мусор.

— Боюсь, соседи могли нас услышать и позвонить в полицию, — произносит за моей спиной Йохан.

Я делаю ему знак закругляться, выхожу на лестничную площадку, торопливо спускаюсь и застываю на пороге распахнутой двери на улицу. Провожаю взглядом снежинку, и еще одну, и еще, и вот уже Йохан наконец внизу, я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

— Где ты застрял?

Он не отвечает. Слой льда припорошило снегом, и тротуар превратился в каток. Появляется Йохан, и мы, держась друг за друга, чтобы не упасть, выходим на Курфюрстендамм — в мир сверкающих снежных оленей, Санта-Клаусов и запутавшихся в кронах деревьев гирлянд. Мы идем по аллее молча, не оборачиваясь, минуем вход на большую рождественскую ярмарку, где немногим ранее этим же вечером пили глинтвейн и слушали немецкие рождественские шлягеры. Наискосок от ярмарки — универмаг Ка-Де-Ве, где много лет назад в отделе деликатесов я ел устрицы в компании красивой девушки, которая год спустя родила мне сына Нора. Недавно я увидел фотографию Нора на первой полосе журнала и тут же купил этот номер. Прочитал, что Нору двадцать пять лет, он актер, живет в Нью-Йорке и только что получил главную роль в телевизионном сериале, который будет идти и в Дании. Темные, зачесанные назад волосы, плоский лоб, густые брови, ярко-синие глаза, аккуратно прижатые к черепу уши, нос немного великоват (в точности как у меня), черная щетина на лице. Я вырвал статью, регулярно перечитываю ее и удивляюсь. Мое удивление словно комната, в которую проникает свет, но она шире и длиннее, чем взгляд способен охватить здесь и сейчас, — в тени углов поджидают новости, которые мне предстоит узнать, будущие страхи, мгновения еще не пережитого большого счастья, печаль, отчаяние, неведение, тоска. И это только одна из сотен таких комнат.

Машина стоит на обочине, там, где мы ее и оставили. Вытаскивая бланк с предупреждением из-за щетки стеклоочистителя, я мысленно благодарю гуманную немецкую автоинспекцию за проявленное в отношении нас милосердие. Мы садимся в машину и какое-то время не трогаемся с места: каждый ждет, что другой примет решение. С какой стати именно я должен все решать?

— Нужно найти гостиницу, — предлагает наконец Йохан.

Я поворачиваю ключ зажигания, включаю поворотник и вливаюсь в поток транспорта. Мы неспешно катимся по берлинскому миру грез, как-то незаметно пересекаем город и едем уже по улице Карла Маркса.

— Как тебе вот эта? — Йохан указывает на здание с облупившейся краской.

«Отель Карла Маркса» — сообщает неоновая вывеска.

— Добро пожаловать в Нойкёльн, господа. Вам один номер или два? — спрашивает девушка за стойкой, мы получаем номер и, сидя на своих кроватях, дожидаемся заказанного ужина. Раздается стук в дверь, и мальчик в черных тренировочных брюках приносит поднос: каждому по четыре пухлых колбаски, хлебцы и соус карри в пластиковом контейнере. Это все, на что способна кухня захолустного «Отеля Карла Маркса», расположенного в районе, который едва ли перестраивали со времен ГДР.

Я даю мальчику пару евро чаевых, чем, судя по его виду, он вполне удовлетворен.

От колбасок остается непреходящее ощущение тошноты, и на нас накатывает усталость. Мы лежим и пялимся в допотопный транзисторный телевизор. Он висит на кронштейне, вбитом в бетонную стену. Дублированный на немецкий язык боевик берет с места в карьер по отработанной схеме. Брюс Уиллис чешет у себя в паху, и Йохан занят тем же. Может, это успокаивает их — так же, как кого-то успокаивает массаж мочек ушей, у всех свои способы.

Коричневая в красную клетку занавеска вздулась в центре, словно там, за ней, кто-то притаился, но это всего лишь ветер заявился без предупреждения и проверяет, не утратили ли мы бдительности, всего лишь ветер — никаких других угроз, ни лезвия ножа, ни ствола в руках циничных малых, занятых реализацией своих леденящих душу планов по установлению нового миропорядка, ни намека на очередное изящное убийство, ничего, кроме ветра, гуляющего между серыми домами, утопающими в снегу, да и того уже след простыл, и занавеска опять повисла неподвижно, тяжело и прямо.

— Йохан? — говорю я.

— Да, Петер? — отвечает он, не отрывая взгляда от залитого кровью Брюса Уиллиса.

На ночном столике в нескольких сантиметрах от лица Йохана стоит его тарелка, вымазанная желтоватым соусом. Сладковато-пряный запах заставляет меня встать, убрать на поднос тарелки с колбасными шкурками и стаканы с опивками и выставить его за дверь.

Выпрямившись, я бросаю взгляд в коридор и замечаю свет за окном, который уже приметил, когда мы шли от лестничной площадки к нашему номеру — я еще подумал тогда о нем как о вероятном пути спасения из этого вызывающего клаустрофобию лабиринта. Сейчас свет падает на стены сферическим пятном, в нем колеблется какая-то тень, и я вижу за стеклом, на хлипенькой алюминиевой пожарной лестнице, размытые очертания лица и контуры человеческой фигуры. Лестница блестит в темноте. Я поспешно закрываю дверь и щелкаю замком, подхожу к окну и разглядываю через щелку в занавесках парковку. Внизу на дороге угадываются очертания «фиата», о происхождении которого словно кричат датские номера с чуть ли не напоказ оставленными буквами DK.

Йохан выскальзывает из кровати и встает рядом со мной. Я чувствую запах его дезодоранта и поворачиваюсь к нему:

— Что ты делал в квартире после моего ухода?

— Снимал. Разве не для этого ты меня нанял? Включил повсюду свет и всё отснял.

От его дыхания пахнет карри. Я киваю:

— Отлично. Давай глянем, что ты