Читать книгу - "Голуби над куполами - Татьяна Владимировна Окоменюк"

Головная боль становилась невыносимой. Настолько, что мужчина на время забыл о страшном кожном зуде. Какая-то злая сила проламывала черепную коробку, взрывала мозг, заливая все внутренности горячей жижей. Сон никак не шел. Он уже и овец считал, и числа в уме складывал, и баюкал себя песнями собственного сочинения…

Только под утро Павлу удалось впасть в забытье. Снилось ему лето в деревне у родителей Чмырюка, куда мать с отчимом отфутболивали его на все каникулы. И так там было сейчас хорошо и совсем не скучно, как ему казалось раньше. Не жизнь – приволье, разворачивающее душу на ширину плеч. Соловьи поют, солнышко светит. Банька, истопленная яблоневыми поленьями, пахнет свежими березовыми вениками. А как сладок сон в шалаше из еловых лап! И грибная «охота» с сельскими мальчишками, и утренние обливания колодезной водой, и рыбалка с дедом Егором. А запахи природы? Пряный аромат левкоев, гармония боярышника, можжевельника и шиповника, оглушительная свежесть озерной воды и утренней росы… А бабВерины пироги с клюквой и брусникой? А чтение «Графа Монте-Кристо» в гамаке под старой сливой? «Каким же я раньше был дебилом, – корил себя Пашка. – Когда меня в следующий раз надумают слить в Дубровку, упираться не буду – сам туда попрошусь».

Павла вернул в реальность какой-то неясный шум. С каждой секундой он становился все более звучным и отчетливым. Мужчина открыл глаза, прислушался. Стук когтей по бетону,

громкое шуршание хвостов по полипропилену, писк и противное шипение свидетельствовали о том, что повторный обыск не принес грызунам удовлетворения. Нет еды в привычных местах и все тут! Оно и понятно: все запасы муки и круп были вчера засыпаны в сосуды, сделанные из пластиковых бутылок, а «недельные выбросы» уже третий день находились в противопожарном шкафу.

«Опять приперлись, утырки! – психанул Тетух, снимая с лампы каску. – Ведь только-только уснул». Испугавшись света, часть крыс благоразумно ретировалась. Но не все. Некоторые продолжали бесчинствовать: ворошили пакеты, грызли ножки стола, прыгали по мешкам с готовой продукцией, бегали по ногам Владика – их привлекал запах, который издавали его гноящиеся раны. Самое забавное, что сам он при этом спал сном праведника. «Интересно, прекратил бы Зомби храпеть, если бы крысы отгрызли ему причинное место? – проскочила в голове Павла озорная мысль. – А что? С них станется. Вымахали до размера выдры, хвосты вон – длиннее, чем у кошки и, определенно, толще. Не пасюки, а мутанты, переместившиеся в реальность из старого пиндосовского триллера «Крысы».

Тут два самых наглых грызуна вскочили на стол, и Пашкина кружка, которую он перед сном тщательно ополоснул кипятком, брякнулась на пол.

«Все, сволочи, вам не жить!» – скрипнул он зубами и метнул в них свою, уже остывшую, бутылку с водой. Издав странные звуки, пасюки бросились наутек, причем, не вниз, в подпол, а наверх по вертикальной стене, к воздуховоду. «Фига се, паркурщики! – проводил он их восхищенным взглядом. – А я не верил трепу Леньки Беспалого о крысах-почтальонах, натасканных зеками на переноску маляв по воздуховоду. За это в конце пути «крысокурьеры» с привязанным к ним «грузом» получали лакомство. Таким образом, сидельцам удавалось передавать даже мобильники. Дешево, сердито, надежно и безопасно. А к таким мутантам, какие водятся здесь, на пузо можно не то, что телефон – бутылку водки скотчем примотать и кусок сала на загривок».

Паштет имел собственный опыт дрессировки крыс и знал, что те отличаются умом и сообразительностью. Познакомился он с ними в карцере, куда в очередной раз загремел за нарушение режима. Трюм – это тюрьма в тюрьме. Там наступает совершенно иной отсчет времени, а само время становится безразмерным. За пятнадцать суток (если не грузанут еще пятнадцать), которые нужно провести в темноте и одиночестве, сиделец проживает целую жизнь. Вначале он отсыпается на три года вперед, потом от безделья начинает сходить с ума. Заниматься в карцере совершенно нечем – нары привинчены к стене, табурет – к полу. Доходяжная лампочка в нише над дверью едва мерцает. Ни книжки, ни радио, ни собеседника… Сидишь весь день на табурете, перебирая в памяти эпизоды своей бестолковой жизни. Или стихи сочиняешь, которые записать все равно не на чем. Тоска… И тут – они, родимые… Услышали щелчок дверной форточки, через которую еду подают, и – тыг-дым-тыг-дым-тыг-дым – всем стадом. Знают, звери, что арестанту харч подогнали. Стало быть, и им обломится.

Никогда и никому Павел не был так рад, как тем, трюмовским, грызунам. Вначале они привыкали к новому хозяину и подбирали «упавшее с барского стола» с некоторой опаской. Недели через полторы животные уже выползали из нор по хлопку Тетуха, хватая еду прямо из его рук. А к концу срока даже участвовали в крысиных бегах, которые он им устраивал.

Но это было давно. Сегодня же Павел был зол на хвостатых. Его несказанно раздражала их шумная возня, страшила возможность подхватить какую-нибудь заразу. Еще неизвестно, откуда у него сыпь по всему телу. Носятся тут, как наскипидаренные, посуду переворачивают, трясут над ней своими стрептококками. Пока не запустишь в них чем-то тяжелым, не ретируются. Бутылка с водой, кстати, помогла. Она не просто шмякнулась о бетонный пол, но еще и «выстрелила», хрустнув, как сучок под ногой. Грызуны тут же покинули облюбованные угодья. И сразу же наступила тишина. «Этот креативчик надо бы застолбить», – подумал Тетух, все еще не решаясь превратить лампу в ночник.

И тут его взгляд уперся в нечто, сидящее на втором ярусе нар у противоположной стены, как раз над головой у свернувшегося калачиком Владика. Нечто оказалось чрезвычайно упитанной крысой с гладкой глянцево-серебристой шерстью. Ее длинный толстый хвост свисал вниз. Забавные, слегка закрученные усы шевелились, так же, как и мохнатые закругленные ушки. Узкая мордочка скалилась острыми желтыми резцами. Животное совершенно не боялось лежащего напротив мужчины. Сидело и причмокивало, широко открывая рот. Совсем как человек, у которого между зубами что-то застряло.

«Вот же злыдень! – проворчал Паштет. – Всем крысобратьям страшно, а ему нет. Знает, что может по щам получить, а все равно рискует. Совсем, как я».

На слове «злыдень» пасюк издал странный звук, будто хотел опротестовать данную ему характеристику. «Не нравится? Привыкай. Не всем зекам по сердцу их погремухи, однако ж отзываются». Тот спорить не стал, но уходить не собирался. Сидел и, не мигая, смотрел на Павла, будто гипнотизировал.

«Ладно, иди сюда, – неожиданно для себя произнес мужчина. – Будешь себя прилично вести, возьму на баланс.