Читать книгу - "Летняя книга - Туве Марика Янссон"

неважно себя чувствовала и нащупала за шторой лекарство на подоконнике. София продолжала рыдать, из-под руки следя одним глазом за бабушкой.

– Я тоже плохо себя чувствую! – крикнула она, встала и плюхнулась на постель. Скоро она перестала всхлипывать и, бледная, села на кровати.

– Приляг, – сказала бабушка, и София легла.

Они улеглись вдвоем и слушали резкие порывы ветра.

– В деревне, – сказала бабушка, – чтобы купить что-нибудь в магазине, нужно много времени. Там всегда очередь – и никто не торопится. Потом дожидаешься, пока мальчик принесет на причал бензин и керосин. Кроме того, надо просмотреть почту, ее привозят на веранду магазина. А если прислали деньги, то заходишь внутрь, там тебе ставят штемпель. А еще хочется выпить кофе. И нужно внести плату за аренду. На все это уходит время.

– А дальше? – спросила София.

– А дальше возвращаешься к своей лодке, – продолжала бабушка, – укладываешь покупки и укрываешь их, чтобы не промокли. По дороге может прийти в голову нарвать цветов или покормить лошадь хлебом. А хлеб лежит на самом дне сумки…

– Бабушка, это я съела весь хлеб с маслом, – выпалила София и снова заплакала. – Мне холодно!

Бабушка хотела укрыть ее одеялом, но София оттолкнула ее и стала кричать, что она всех ненавидит.

– Тише! – приказала бабушка. – Тише, или меня сейчас стошнит.

София замолчала. Потом сказала:

– Я хочу шлафрок.

– Но он на чердаке.

– Я хочу шлафрок.

Бабушка поднялась по чердачной лестнице, все обошлось благополучно. Тогда она добралась до окна и потащила шлафрок к люку. Потом сбросила его вниз в комнату и села передохнуть, спустив ноги. Давно она не была здесь, наверху. Бабушка сидела, читая надписи на коробках:

– Веревки. Рыба. Блики. Всякие мелочи. Тряпки и старые брюки.

Она сама когда-то надписывала эти коробки. А потолок облупился, – видно, мало добавили клея в краску.

– Что ты там делаешь? – закричала София. – Тебе плохо?

– Нет, – ответила бабушка из люка. – Мне лучше.

Очень осторожно она спустила сначала одну ногу и нащупала ступеньку. Потом медленно перевернулась на живот и спустила вторую ногу.

– Не торопись! – кричала снизу София. Она следила за тем, как бабушкины негнущиеся ноги спускались ступенька за ступенькой и наконец достигли пола. Бабушка подняла шлафрок и подошла к кровати.

– Его нужно сначала вытрясти, чтобы оно выскочило, – сказала София.

Бабушка не поняла, о чем говорит София, но на всякий случай встряхнула шлафрок. Оно выпрыгнуло из рукава и скользнуло под дверь. Шлафрок пах по-прежнему. Он был очень тяжелый, в мгновение ока из него получилась теплая темная пещера. София тут же заснула, а бабушка снова села к северному окну: ветер не стихал, и солнце собиралось на покой. Дальнозоркие глаза бабушки разглядели лодку еще в получасе пути от берега, по обе стороны от носа лодки раздувались белые усы из морской пены. Усы были неровные, а иногда исчезали совсем.

Когда лодка зашла на подветренную сторону, бабушка легла на постель и прикрыла глаза. Вскоре в комнате появился папа, промокший до нитки. Он поставил корзины с продуктами и закурил трубку. Потом взял лампу и вышел, чтобы заправить ее керосином.

Большая резиновая кишка

София знала, что на маленьких островках под дерном нет земли. Дерн лежит прямо на песке, щедро удобренный перегнившими водорослями и драгоценным птичьим пометом, – поэтому-то здесь, среди камней, все растет так хорошо. Каждый год на несколько недель расщелины покрываются буйной растительностью, и краски тут ярче и насыщенней, чем где-нибудь в другом месте. Несчастные жители больших зеленых островов в шхерах полностью порабощены своими садами, – согнувшись в три погибели, они носят тяжелые ведра с водой для поливки, а дети их не знают других радостей жизни, кроме как полоть сорняки. Маленький остров, наоборот, заботится о себе сам. Он не нуждается в поливке – ему хватает талой воды и дождя или, на худой конец, росы, а если и наступит засуха – островок год переждет и только пышнее зацветет следующим летом. Маленькие островки привыкли к такой жизни, невзгоды их не тревожат. И, по словам бабушки, никого из-за них не терзает совесть.

Весною первой появлялась на свет маленькая целебная травка, помогающая от цинги, всего-то два сантиметра ростом, а моряки, живущие на сухарях, не могут без нее обойтись. Вторыми, примерно через десять дней, пробивались анютины глазки, они росли с подветренной стороны у навигационной вышки и распускались в конце мая или начале июня. Бабушка с Софией приходили туда и подолгу любовались ими. София спросила, почему бабушка с таким вниманием рассматривает их, и та ответила:

– Потому что они самые первые.

– А целебная травка? Нет, они вторые, – сказала София.

– Зато они растут всегда на одном и том же месте, – сказала бабушка.

Девочка подумала, что и другие растения появляются примерно на тех же местах, что и в прошлые годы, но промолчала.

Каждый день бабушка гуляла по побережью, внимательно следя за тем, что еще выросло за ночь. Если ей на пути попадался оторванный кусок мха, она водворяла его на место. Бабушке было трудно нагибаться и приседать, и она научилась очень ловко орудовать своей палкой. Она напоминала большого зуйка[8], который медленно, на прямых ногах, расхаживает по берегу, останавливаясь время от времени, вертит головой в разные стороны, высматривая, не произошло ли каких-нибудь перемен, и важно шествует дальше.

Нельзя сказать, что бабушка была последовательна в своих поступках. Часто повторяя, что маленькие островки заботятся о себе сами и ни у кого из-за них не должна болеть душа, она все же очень беспокоилась, если наступала засуха. По вечерам бабушка отправлялась на болото, где под ольхой у нее был спрятан кувшин, черпала им со дна болотную воду и понемножку поливала из кофейной чашки те цветы, которые особенно любила, а потом убирала кувшин на прежнее место. Осенью она собирала в спичечный коробок семена диких растений, а в последний день перед отъездом украдкой ото всех сеяла их.

Жизнь изменилась, когда папа получил по почте большой каталог цветов. Ничего другого он теперь не читал. А потом он даже написал в Голландию, и ему прислали ящик, в котором было полным-полно кулечков, а в каждом кулечке лежала коричневая или белая луковица, обернутая в мягкую ткань. Получив эту посылку, папа написал снова и в ответ получил щедрый подарок из Амстердама: маленькую фарфоровую вазу в виде деревянного башмака и луковицы фирменных сортов, которые назывались что-то вроде Houet van Moujk. Поздней осенью папа съездил на остров и посадил свои луковицы. Всю зиму