Читать книгу - "Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е - Дмитрий Быков"

Записи прекратились. Но спайка росла. Под энергичным руководством Молодецкого была открыта на кухне переплетная мастерская. На первых ста книгах, взятых из студенческой библиотеки, они научились вплетать книжную массу в картонки. Ощутив первый успех — с большим подъемом отдались новому делу. Они работали по два или три часа ежедневно, строго регламентируя равное участие каждого в работе. Работа «на производстве», как они называли теперь свою кухню, по-настоящему объединила их и внесла особый, ранее непредвиденный смысл в объединение. Теперь не нужно было высасывать из пальца некий базис. Морализаторский и скучный.

Клейка, сушка, резка — словом, все работы, связанные с переплетом, давали им ощущение физического участия в воплощении идеи солидарности.

Шумней других, конечно, ликовал Молодецкий. На его щеках играли здоровенные кровяки, и весь он вытрубливался в восклицаниях. В них сказались зычные свойства его дыхательного аппарата, гордость затейщика и учителя. Он вспомнил свое старое ремесло, и то, с какой легкостью вспомнили об этом руки, причиняло ему радость. Он шумно учил приятелей, бил их шутя по рукам, мазал клеем. Они слушались его и также радовались успеху.

Скорик ко всему был доволен тем, что часы работы в мастерской он мог безбоязненно пользовать для своих вокальных концертов.

Дорош на работе был неуклюж и снисходительно посмеивался над собой. «Токарь заделался переплетчиком», — пища для добродушной иронии.

И только один Бортов не был прямодушен. Он выработал осторожный и гибкий шаг. Присматривался, припаивался к приятелям, набираясь духом компанейства. К себе же подпускал только до известного предела. Он безукоризненно усвоил нормы и обычаи работы, развлекая иногда Скорика и особенно Молодецкого своим ораторским потоком. Но от брошенного боком взгляда Дороша замерзал на полуслове и прикусывал язык.

И только один Бокитько не помирился с Бортовым.

На лето работа в мастерской приостановилась в виду закрытия библиотеки. Компания для пополнения кассы обратилась к погрузке вагонов.

На этом мы и прервали наш рассказ.

В десяти шагах от вокзала приятели усадили Бокитько в трамвай. Он отказался идти пешком, так как бочонок помял ему ноги. Сперва они решили отправить его в сопровождении Молодецкого, потом зашли всей компанией и, так как в вагоне не было места для сидения, заняли проход.

Бокитько громко жаловался на то, что ему трудно стоять, что он упадет. Молодецкий держал его на руках, сопя и упираясь ногами. Своими жалобными причитаньями Бокитько согнал со скамьи даму, которая предложила ему свое место. Бортов успел перекинуться с дамой взглядами и улыбнулся. Бокитько истолковал этот взгляд по-своему и грубо плюнул. Дама побагровела и почему-то сказала:

— Благодарю вас, вы очень любезны.

— А что вы думали, — крикнул ей Бокитько. — Я рассыплюсь перед вами в благодарностях, любуясь необыкновенным благородством? Я инвалид, а вы просто толстуха. Вам полезно постоять. Похудеете на пуд.

Дама с перекошенным лицом выскочила на площадку. Бортов бросил ненавистный взгляд на Бокитько, Скорик чувствовал себя досадно, а Молодецкий весело посмеивался.

На следующей остановке через переднюю площадку вагона зашла женщина с ребенком и остановилась против Бокитько, откровенным взглядом давая ему понять, что ожидает от него, как единственного мужчины среди сидевших женщин, акта приличия. Но Бокитько не тронулся с места. Дерзко глядя ей в глаза, он сказал:

— Какой у вас хорошенький мальчик. Ах, виноват, — не мальчик, а девочка. Ваше дитя я принял за мальчика, но вижу…

— Я вас приняла сперва также за… за… — сказала рассерженная мать, — но вижу…

— Вы меня приняли, — засмеялся Бокитько, — также за мальчика, но теперь видите, что я девочка… Ха-ха, — и, довольный, он продолжал: — На трамвае ездят не для того, чтобы щеголять вежливостью. Посадите карапузика ко мне на колени. Это я, пожалуй, еще стерплю…

— Не смейте так называть мое дитя, — возмутилась женщина и отстранила ребенка.

— Гражданка, я вас очень прошу занять место, — вмешался вдруг Бортов, защищая только что освобожденное позади него место. — Садитесь, пожалуйста. — Он освободил ей дорогу в проходе и с преувеличенным поклоном посторонился, приглашая сесть.

— Шут! — процедил сквозь зубы Бокитько.

Женщина поблагодарила Бортова, вздохнула шепотом:

— Как мы некультурны еще, как некультурны!

— Кто это мы? — крикнул Бокитько. — Ваша культура у меня в подметках, в ногах. Да, в ногах, в ногах, — повторил он несколько раз, страстно жестикулируя.

Пассажиры уже давно обратили внимание на поведение Бокитько и неодобрительно покачивали головами. Чтобы остановить разошедшегося приятеля, Молодецкий энергично взял его за руку.

— Тпру, хватит, инцидент исчерпан.

Бокитько долго не мог успокоиться. На остановке друзья сошли, волоча его под руки. Едва отошел трамвай, Бортов, через силу удерживавший себя в вагоне, напал на Бокитько.

— Этот поступок, — раскипелся он, — превосходит всякие границы хамства. За него нужно содрать семь шкур и восьмую последнюю. Хулиганы проникли не только в рабочие клубы, где они бьют стекла и мочатся в урны, но позорно скрываются под званием студента.

— Это ты насчет чего намекаешь? Не насчет ли трамвайного рыцарства? Положил я пять пудов мертвого лесу на тебя с твоим рыцарством, — рассердился Бокитько. — Страсти какие подхалимские! Ни за что я не уступлю места никакой даме.

— Но ведь уступила же тебе дама место, увидев, что ноги у тебя больны?

— Дура, потому и уступила. Впрочем, я бы ее все равно согнал.

— Тьфу, — плюнул с отвращением Бортов.

— Что касается этой матроны с ее христосиком, — продолжал невозмутимо Бокитько, — то я не мог ей уступить места потому, что не шаркун я паркетный и никогда не признаю за женщиной, да еще эмансипированной, права на такую уступку.

— Балда, — пошутил Молодецкий. — Эмансипированная женщина пахнет потом. Она уже успела устать, запряженная в одну тачку с мужчиной. Поэтому и место в трамвае нужно ей уступать. Пусть посидит и отдохнет.

— Что же, это верно, я не спорю, — сказал Бокитько. — Если от женщины пахнет не духами, а потом, и не тем, который из под мышек у них всегда исходит, а тем, другим, от изнурения и работы — я всегда уступлю ей место. И платочком еще обмахну его.

— Пролетарская солидарность, — съязвил Бортов.

— Лучше скажи, — вмешался Скорик, желая переменить разговор, — скажи, шалопай, откуда тебе известно, что делается под мышками у женского пола?

— Экскурсия была туда специально, да кто же этого не знает?

— Тьфу, — опять сплюнул Бортов, — ну и разговорчики!