Читать книгу - "Родники рождаются в горах - Фазу Гамзатовна Алиева"

да еще с мешком муки. И как потом проводил ее до ворот. Девушки, встречая Садыка, стали посматривать на него с интересом. А Халимат намекнули, что не зря, мол, парень помог ей да еще провожать пошел. Халимат и обрадовалась и испугалась этой мысли. Всю жизнь отчим и его родственники ругали ее. И она привыкла считать, что она хуже всех. А потому и мысли не допускала, что может кому-нибудь понравиться. Особенно ее смущал маленький рост: Садыку она была чуть выше сапог.

Но однажды ночью вдруг случилось такое, о чем наутро шумел весь аул.

А произошло это вот как. В ту ночь Садык задержался в горах. По дороге домой он, как всегда, взглянул на речку. И то ли оттого, что там никого не было, то ли оттого, что луна светила сильно, он вдруг почти побежал к дому Халимат. Сквозь щели ворот он увидел огонек в хлеву, и тут же оттуда вышла Халимат с полной корзиной навоза. Сердце у Садыка забилось. Не соображая, что делает, он толкнул ногой калитку и вошел во двор. Халимат ахнула и уронила корзину. Садык сделал шаг навстречу. Ему хотелось сказать ей что-то хорошее, нежное, но вместо этого он, глядя в землю, проговорил угрюмо: «Я хочу тебя украсть».

Халимат сидела на корточках, собирая навозные лепешки. Услышав такие слова, она закрыла лицо руками и расплакалась. Садык хотел погладить ее по плечам, но вместо этого подхватил на руки и вынес со двора. Так и пронес через пол-аула, по пустым улицам, под ярким лунным светом. Нес неловко, отстранив от себя.

Всю жизнь он нежно любил жену, и немало семей завидовало их счастью.

А еще славился Садык своей честностью: на работе не признавал ни родственников, ни знакомых.

В подвыпившей компании обязательно кто-нибудь начинал рассказывать забавную историю про него. Особенно любили вспоминать такой случай.

Как-то Садык заметил, что его двоюродная сестра Савдат потихоньку, когда все спят, выгоняет своих коров в овсяное поле колхоза. Ничего не сказал ей Садык. А ночью, когда сестра, как обычно, выгнав коров, мирно спала, он пригнал их на ее собственный приусадебный участок, где наливалась молочным соком пшеница. Утром он разбудил Савдат, закричав под ее окном: «Поспеши, сестра, на твой участок забрались две коровы. Пока ты спишь, наверное, всю пшеницу сжевали». Савдат, конечно, сразу догадалась, о каких коровах идет речь и чьих это рук дело. Догадалась, но промолчала. А что она могла сказать? Обливаясь слезами, повела она своих злополучных коров домой, а брат еще крикнул ей в спину: «Не делай того другим, чего себе не желаешь!» С тех пор соседи еще долго просыпались по ночам от протяжного и жалобного мычания коров; запертые в хлеву, они недоумевали: почему хозяйка больше не выпускает их ночью пожевать свежего овса?

На войне Садык навсегда оставил свою былую силу. Но зато привез другое — умение кашеварить. Теперь люди удивлялись: неужели раньше без Садыка в ауле игрались свадьбы?

Вот и сейчас на свадьбе Меджида и Розы колдовал Садык у дымящегося котла. И когда перестал бить барабан и замолчала зурна, все глаза оборотились к нему. Важный, сосредоточенный, он опустил в котел свой черпак, а потом осторожно наклонил его над первой миской. И сразу же в ноздри ударил ароматный, густой, ни с чем не сравнимый запах.

Не удивительно, что гости и не заметили, когда ушла Сидрат. И только голос тети Рахимат позвал в наступившей тишине: «Сидрат, дочка, где ты?» И голос Гусейна ответил, что она ушла к больному.

Сидрат сидела в кабине рядом с шофером, прижав к себе чемоданчик, и вспоминала, вспоминала.

…Тогда еще только кончилась война. Зимой дорогу заметало сугробами в рост человека. Этот дальний аул стоял как бы отрезанный от мира. Еще с лета в него завозили керосин, сахар… И вот Сидрат шла сюда к больному чабану. Шла пешком, через перевал в морозную и звонкую зимнюю ночь. Сначала, как это всегда бывает, шагалось легко, и казалось, что все страхи преувеличены и она так, гуляючи, дойдет до аула. Но чем дальше, тем труднее. Мороз стал пробирать до костей, а пути не видно конца. И был момент, когда ей показалось: нет, не дойду. И она подумала, как ни странно, почти без страха, как найдет ее здесь, застывшую, какой-нибудь горец, а может, только весной и отыщут, когда стает снег и откроется путь. Но она все-таки дошла, ввалилась в дом вся белая, как снежный человек. Но чабана спасла. А теперь вот и машины ходят: через скалу прорубили дорогу…

Когда они приехали, мужчина, спрыгнув с кузова, протянул Сидрат руку, помог сойти. Она шла следом за ним по двору, посыпанному мелким кирпичом. Увидев больную, Сидрат побледнела. Лицо женщины, лежавшей перед ней на высоких подушках, было темным и безжизненным, сквозь трещины в губах сочилась кровь: наверное, от боли она кусала губы. Только глаза на этом неживом лице горели. Они спрашивали, умоляли, надеялись. Склонившись над ней, причитала старуха мать. А в ногах стояли три испуганные девочки, одна меньше другой. Шесть глаз, шесть черных угольков глядели то на мать, то на врача. Сидрат осмотрела больную. Медлить было нельзя.

— Затопите печь. Скорее, — скомандовала Сидрат. — У вас белый материал найдется?

— О аллах. Конечно, найдется, — засуетилась старуха.

— Две чистые простыни. Я положу кипятить. Мать и детей к соседке. А вы будете мне помогать, — сказала Сидрат, обращаясь к мужчине. — Сейчас начнем оперировать. — Она говорила строго и сухо, как командир, который отдает приказ в тот решительный момент, когда ни на размышления, ни на теплые слова нет времени.

— Нельзя ли без операции, доктор? — прошептал муж больной.

Сидрат заметила, что руки у него дрожали.

— Не дам резать мою дочь! Не дам! — заголосила старуха, бросаясь к дочери и загораживая руками ее постель. Отчаянно закричали девочки. И в этом крике четко и строго вдруг прозвучал голос больной:

— Мама, не мешай доктору, а то я умру.

— Вай, моя куропаточка! Как я могу жить без тебя? Что я стану делать с твоими сиротками? О аллах, спаси мою дочь…

Наконец она вышла и увела девочек.

И тогда Сидрат сказала, глядя в глаза мужчине:

— У нее заворот кишок. Операция не из легких. Но другого выхода нет. В больницу везти нельзя. Вы поздно меня вызвали. Ты будешь мне помогать.

Мужчина слушал ее, не перебивая. Он словно оцепенел.

— Мать сама давала всякие лекарства, а врача пригласить не додумалась, — проговорил он виновато.

Когда