Читать книгу - "Гомер навсегда - Ласло Краснахоркаи"

его вновь загремел, и он опять воздел указательный палец, и строки полились: с первого взгляда / Нимфа, богиня богинь, догадавшися, гостя узнала / (Быть незнакомы друг другу не могут бессмертные боги, /Даже когда б и великое их разлучало пространство). / Но Одиссея, могучего мужа, а, слышите, как выражается поэт, обратился старик к своим жертвам, которые по ту сторону стола уже на какой-нибудь сантиметр приподнялись было со своих стульев, но тут же быстро сели обратно, слышите?! — повторил он и с этого момента уже не скрывал, что сердится на них, отчего те сделали вид, будто слушают очень внимательно, а старик продолжил: Но Одиссея, могучего мужа, там Эрмий не встретил; / Он одиноко сидел на утесистом бреге и плакал; / Горем и вздохами душу питая, там дни проводил он, / Взор, помраченный слезами, вперив на пустынное море. / Эрмия сесть приглася на богато украшенных креслах, / Нимфа, богиня богинь, у него с любопытством спросила: «Эрмий, носитель жезла золотого, почтенный и милый / Гость мой, зачем прилетел?», там-там-там-та-ра-рам, там-там-там-там, потрясал старик указательным пальцем над строчками, снова ища что-то в тексте, ага, вот: с сими словами богиня, поставивши стол перед гостем, / С сладкой амброзией нектар ему подала пурпуровый. / Пищи охотно вкусил благовестник, убийца Аргуса. / Душу довольно свою насладивши божественной пищей, / Словом таким он ответствовал нимфе прекраснокудрявой: / «Знать от меня ты — от бога богиня — желаешь, зачем я / Здесь? Объявлю все поистине, волю твою исполняя. <…> Ведомо Дию, что скрыт у тебя злополучнейший самый / Муж из мужей, перед градом Приама сражавшихся девять / Лет, на десятый же, град ниспровергнув, отплывших в отчизну; / Но при отплытии дерзко они раздражили Афину: / Бури послала на них и великие волны богиня. / Он же, сопутников верных своих потеряв, напоследок, / Схваченный бурей, сюда был волнами великими брошен. / Требуют боги, чтоб был он немедля тобою отослан; / Ибо ему не судьба умереть далеко от отчизны; / Воля, напротив, судьбы, чтоб возлюбленных ближних, родную / Землю и светлоустроенный дом свой опять он увидел». Так он сказал ей. Калипсо, богиня богинь, содрогнувшись… — и тут супруги-японцы уже взялись за руки и, насколько было возможно, отстранились, сидя на своих стульях, от стола, потому что старик вновь воздел палец ввысь и повторил: Калипсо, богиня богинь, содрогнувшись… — но произнес это таким громовым голосом, с таким триумфом, что на него оглянулись даже люди у стойки, он же продолжал читать дальше тем же громким, японской супружеской паре ничего хорошего не обещавшим тоном: Голос возвысила свой и крылатое бросила слово: / «Боги ревнивые, скаль вы безжалостно к нам непреклонны! / Вас раздражает, когда мы, богини, приемлем на ложе/Смертного мужа и нам он становится милым супругом. / Так Орион светоносною Эос был некогда избран; / Гнали его вы, живущие легкою жизнию боги, / Гнали до тех пор, пока златотронныя он Артемиды / Тихой стрелою в Ортигии не был внезапно застрелен. / Так Ясион был прекраснокудрявой Деметрою избран; / Сердцем его возлюбя, разделила с ним ложе богиня / На поле, три раза вспаханном; скоро о том извещен был Зевс, / И его умертвил он, низринувши пламенный гром свой. / Ныне я вас прогневала, боги, дав смертному мужу / Помощь, когда, обхватив корабельную доску, в волнах он / Гибнул — корабль же его быстроходный был пламенным громом / Зевса разбит посреди беспредельно-пустынного моря: / Так он, сопутников верных своих потеряв, напоследок, / Схваченный бурей, сюда был волнами великими брошен. / Здесь приютивши его и заботясь о нем, я хотела / Милому дать и бессмертье, и вечно-цветущую младость. / Но повелений Зевеса-эгидодержавца не смеет / Между богов ни один отклонить от себя, ни нарушить; / Пусть он — когда уж того так упорно желает Кронион —/Морю неверному снова предастся; помочь я не в силах; / Нет корабля, ни людей мореходных, с которыми мог бы/Он безопасно пройти по хребту многоводного моря. / Дать лишь совет осторожный властна я, дабы он отсюда / Мог беспрепятственно в милую землю отцов возвратиться». / Ей отвечая, сказал благовестник, убийца Аргуса, — там-та-ра-там-там, там-там-там ра-ра-там-там, и указательный палец снова поискал что-то и нашел: светлая нимфа пошла к Одиссею, могучему мужу, / Волю Зевеса принявши из уст благовестного бога. / Он одиноко сидел на утесистом бреге, и очи / Были в слезах; утекала медлительно капля за каплей / Жизнь для него в непрестанной тоске по отчизне; и, хладный / Сердцем к богине… — хах-х, гаркнул, глянув на японцев, старик, так что те подпрыгнули, теперь они смотрели на него как на сумасшедшего, от которого в самом деле надо как-то избавиться, а тот, с горящим взглядом, едва ли не в экстазе от каждого дактиля и спондея, продолжал: с ней ночи свои он делил принужденно / В гроте глубоком, желанью ее непокорный желаньем. / Дни же свои проводил он, сидя на прибрежном утесе, / Горем, и плачем, и вздохами душу питая и очи, / Полные слез, обратив на пустыню бесплодного моря. / Близко к нему подошедши, сказала могучая нимфа: / «Слезы отри, злополучный, и боле не трать в сокрушенье / Сладостной жизни: тебя отпустить благосклонно хочу я», и с этими словами старик опустил книгу и долго укоризненно смотрел на японцев, или, может быть, не укоризненно, а скорее как бы смирившись с тем, чего не поправишь, и в лице его была грусть величия, осознавшего свое бессилие перед насмешкой над добрым намерением, не имеющим смысла, а потому заведомо тщетным, и потом надломленным голосом сказал лишь: а известно ли вам вообще, что Калипсо — это нимфа смерти?! — на что супруги, самую-самую чуточку, качнули головами в знак отрицания; а знаете вы, чуть повысив надломленный голос, спросил гид, что такое погребальный остров?! — и те двое опять качнули головами, на что старик, своей обессилевшей рукой все еще держа на коленях книгу, сказал лишь: оплачиваю дорогу туда и обратно, но он и сам знал, что супруги на это тоже не откликнутся, они просто сидели не двигаясь, с явным намерением найти выход из ситуации, в которую влипли, старик-гид лишь смотрел на них, ни слова не говоря, и горько тряс головой, нет, не понимает он этого, просто не может себе представить, как это люди отказываются от такого, лучше чего вообще не бывает, так продолжалось