Читать книгу - "Людоед - Александр Юрьевич Сегень"

неприкрытое олицетворение зла, цель — уничтожить всех и вся, безмозглый валун, что катится с горы и расплющивает все, что под него попадает. Особенно смешно, когда жена Надя его начинает публично обличать, а он сует ей в декольте горящую папироску и уходит спать с женой Берии, из постели с которой его вытаскивают и ведут показать застрелившуюся жену.

Особо смеялись, когда в американской залепухе после нападения Гитлера Коба с перепугу десять дней пьянствует на даче в Волынском, к нему приходят Молотов с Ворошиловым и видят вождя на полу в окружении пустых бутылок из-под вискаря «Баллантайнс». За полтора месяца с момента получения заказа Назар и особенно Регина достаточно изучили о своем персонаже, знали, что паника Кобы после 22 июня — еще одна пакостная выдумка и есть дневник посещений Сталиным своего кремлевского кабинета. В конце июня и начале июля он из него сутками не вылезал, принимая десятки людей, с которыми обсуждал военные действия.

— И как нам быть, если от нас требуют новых тонн мифологии? — спрашивал Белецкий.

— Да, поставили нам задачку на самом деле сложнейшую, — вздыхала Шагалова. — И обгадить, и сделать это элегантно.

— Типа как в английском парламенте: я полностью согласен с предыдущим оратором, но он полный болван. Но вот вопрос: почему в начале девяностых такой всплеск антисталинской байды? И неужели люди верили Кончаловскому и этому американцу?

— Он, кстати, чех, Иван Пассер, только фильм американский. А хрень тогда снимали в спешке, потому что ломали Советский Союз и надо было срочно показать: гляньте, какие подонки этот Советский Союз строили!

— Ну а мы теперь какую хрень делаем? — вдруг взвился Белецкий.

— Мы не хрень, — сурово ощетинилась Шагалова. — Мы должны все сделать суперски. И моя идея: Сталин — сверхчеловек. Как у Ницше. Гитлер видел себя сверхчеловеком, а таковым не являлся. Наш Коба даже и не думал о себе как о сверхчеловеке, а просто был им. Как скала не думает о себе: я — скала. Или море: я — море. И он встал над человечеством, над пигмейством. Вот его мотивация. Какая мотивация у двух ребятишек в «Забавных играх» Ханеке? Они мстят за что-то? Нет. Добиваются чего-то? Нет. Просто пришли, сделали свое дело и невозмутимо ушли. Отправились к следующим хлюпикам. И Коба не задумывался: «А какова моя мотивация?» Просто действовал, и все тут. Да, мы с тобой покажем, как он раздавил советских киношников, но будем это делать без истерики, без слез и соплей.

Назар смотрел на Регину и снова восхищался ею, как восхищаются красотой и пластикой ядовитой змеи. Вот ведь стерва, в Сталина она уже влюбилась!

— А я вот в Аллилуеву не влюбился.

— Что-что? — И Шагалова громко, от души расхохоталась. — Приревновал? И правильно, ревнуй. Коба — крутой дяденька. Тебе-то и влюбиться не в кого, надо прикинуть. А мой, конечно, орел! Жаль, что не придет к нам сюда. Может, плохо приглашали?

Вопрос Белецкого о том, в кого ему влюбиться из сталинской эпохи, вывел сценаристку на новый виток. А какая женщина могла бы считаться достойной Кобы? И вообще, с кем у него было, а с кем на самом деле ничего? В сериале «Жена Сталина» показано, как он готов каждую подмять под себя.

— Не думаю, — сказала Регина. — Лев не станет подминать под себя ослицу. Вот я бы могла его охмурить.

— Это мы уже знаем, — усмехнулся Белецкий, начиная привыкать к своей второстепенной роли в ее жизни. Благо что играющий первостепенную лежит у кремлевской стены и не придет, чур меня!

— Я вообще полагаю, что после Надюши у него почти и не было баб, — сказала сценаристка.

— Это конечно, он тебя ждал, — пошутил будущий постановщик сериала.

— Именно так, меня он и ждал. Не зная, что я рожусь в девяносто третьем. По молодости он хватал первую попавшуюся, какая шла в лапы. Кузякина эта в Сольмочегонске, от которой у него побочный сынуля, другие всякие. Может, и другие побочные имелись. Но после революции Коба остепенился и понимал, что у орла должны быть только орлицы. Надя — не орлица. Так себе. Милая голубка. Как твои бывшие. Уж извини, Назон, за сравнение. Вот теперь тебе досталась настоящая орлица. Я.

— А я-то орел? — сердито усмехнулся Белецкий.

— Орел, орел, — села ему на колени Регина. — Я, как орлица, не стала бы связываться с попугаем. Увидела на тебе орлиное оперение.

— А этот? — Назар ткнул пальцем в усатого красавца, мастерски нарисованного сангиной.

— С этим мы разошлись во времени, — вздохнула Шагалова. — Айда на второй этаж!

— Рыжая ты бестия!

Поиск подходящих женщин в мире кино вполне вписывался в концепцию сценария. Заказчикам конечно же очень бы понравилось развитие темы по типу Берии, на которого навесили сотни изнасилованных и оскверненных советских дамочек. Реальных же подтверждений бериевской гиперпохотливости Регина не могла найти, а уж со сталинским донжуанством и вовсе глухо. Книга Любови Орловой «О Сталине с любовью» попахивала враньем. Внимательно прочитав ее, Регина пришла к выводу, что весь текст книги, скорее всего, написан действительно Орловой, но в него вставлены куски о сексуальных контактах звезды экрана с руководителем государства, уж очень они стилистически отличаются от основного повествования. Возможно, Сталин и встречался несколько раз с Любочкой, но любовники? Нет!

— Уверена?

— Чую. Большая симпатия, но не более того. Орлова вообще если и вписывается в нашу тему, то только в наглом варианте, что она требовала от него кровавых жертвоприношений. Он ее никогда не гнобил. И муженька. Этому однажды запретил снимать фильм, но именно после того, как Александров предложил ему подхалимский сценарий «Отеческая забота».

— Он бы еще предложил «Отеческая любовь», типа Сталин для Любови Орловой как отец.

— Остроумно, Назон.

— А кто еще из бабенций?

— Ну, вот, например, Наталья Шпиллер. Хвасталась после его смерти, будто он к ней то и дело под одеялко нырял. Никаких доказательств. Кроме одного — глянь на ее морду. — Регина развернула к нему свой макбук. — Сразу ясно, что никакую Шпиллер он не шпилил.

— Да уж, если бы он на такое лирическое сопрано соблазнился, я бы его перестал уважать, — засмеялся Назар, просмотрев в Интернете пару десятков фотографий знаменитой в свое время певицы Большого театра.

— А вот тебе меццо-сопрано, —