Читать книгу - "Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном - Евгений Германович Водолазкин"

обсуждается не без юмора. Вдруг напряглись: затих один мотор. Высоцкий комментирует. Оба, видимо, и в самолетах разбираются, не только в «Гамлете». Перечисляют достоинства нашего самолета. Опять напряглись: ничего себе, второй заглох. Я отвлекаю вопросом: сколько осталось, мол, и успеем ли до оглушения оставшихся моторов приземлиться. Володя продолжает дискуссию о двигателе, о шасси, еще о чем-то темном для меня. Через некоторое время оба заявили, что третий тоже заглох. Правду сказать, следов испуга я не заметил, но озабоченность и интерес к технике явно повысились у моих соседей. Я перебиваю, нервно задираясь пародией на Высоцкого: «Володя, чего волноваться! Ты же отлично знаешь аэрогидрофаллические потенции нашего лучшего в мире парапсихофюзеляжа, а также — какая прелесть, скажи, этот турбоэлектронный, ангелохранительный и вместе с тем совершенно шестикрылый аэросерафим»…

— Дурак! — резюмировал Высоцкий. И сразу же оба успокоились: вновь загудели из трех «отдохнувших» целых два!

Потом я выяснил, что шутливо-бодро-озабоченное состояние духа прикрывало настоящее волнение, и уж я-то совсем зря острил, ибо не понимал, чем в самом деле грозил этот рейс.

А через три дня в Москве я получаю телеграмму: срочно лететь в Измаил — на пересъемку, елки-палки! Володя звонит.

— Вызов на съемку, получил?

— Получил.

— Ну и как, летишь?

— Лечу. Без настроения, Вова.

— Дурачок, пересъемка — это к лучшему, понял?

— Понял… чем мужик бабу донял…[1]

В Измаиле, в той же каюте, Высоцкий объясняет повод пересъемки. Эпизод хвалили, но Ролан Быков, пристрастный соучастник съемок фильма, отругал Карелова и гримеров — за мой внешний вид: «Какой он, к черту, барон? Он, в этих усах, типичный генацвале!» И наутро меня срочно снимают — безусым бароном. Снялся, принял душ, уехал в аэропорт Одессы, улетел в Москву.

Володя звонит ночью домой (не теряет контроля поручик Брусенцов): «В театр не опоздал? Как прошел спектакль?» — «Всё отлично, ваше благородие, как твоя смена?» — «Нормально, Венька, я рад, что ты звучишь добро, без дурацкой меланхолии, спокойной ночи!»

Дело сделано, слава богу, и как партнер Высоцкий должен был идти своим путем до конца съемок. Но как чудотворец, оказалось, он приготовил для меня еще один необычайный подарок.

По дороге на съемки я вскользь упомянул про то, что не знаю Одессу, а о знакомстве с городом, где прошло детство моей мамы, я мечтал. Володя запомнил мои вздохи в аэропорту — жалко в таком городе бывать транзитом, и где-то в разгар осени того же 1967-го я получил новую телеграмму с солидной подписью режиссера и директора группы «Служили два товарища»: меня опять требуют в Измаил. Причина: наш материал в браке! Видимо, они помогают Высоцкому окончательно влюбить меня в кинопроизводство… С трудом выискиваю два свободных от спектаклей дня, кляну себя за мягкотелость, а кино — за фокусы; лечу, конечно, без настроения. В аэропорту, прямо у трапа — ого, сам Высоцкий. И — ни одного мосфильмовца. Володя стоит и качается с пяток на носки. Глаза — плутовские. Сообщает: едем не на съемку, а на два выходных его дня, и он на свою голову берет меня в Одессу. Почему? Потому что моя мама детство провела в Одессе, а я там — еще ни разу! Понятно, меня ненадолго хватило на возмущение…

Володя показывал город, который всю жизнь любил, и было ощущение, что он его сам выдумал… и сетку проспектов, и пляжи, и платаны, и Пушкина на бульваре, и Дюка Ришелье, и яркие, жаркие подробности морских боев обороны, и вообще жизнь одесского порта. Мы ночевали в «Куряже», общежитии киностудии, на Пролетарском, ныне Французском, бульваре. Там, вскладчину, решали проблему обеда — в походном режиме. Много арбузов было съедено — это я точно помню. Рядом с Володей — Слава Говорухин, Шура Фадеев[2], Гена Воропаев[3] (с ним и его другом Лёвой Милиндером[4] дружба моя продлевалась уже в Ленинграде, в их родном акимовском Театре комедии). А напротив общежития — дом киношников. Вышли с Володей во двор — в окне второго этажа Кира Муратова… Через тридцать пять лет в Москве, в Доме кинематографистов, после премьеры ее фильма «Чеховские мотивы» подошел, поздравил и спросил: «Кира, а помните…» — «Помню, как нас познакомил Володя!..»

Я за два дня, кажется, узнал и полюбил тысяч двадцать друзей Высоцкого. Актеры, режиссеры, писатели, моряки, одесситы и москвичи… Сижу зрителем на его концерте в проектном институте. Сижу на прощальном ужине, где Володя — абсолютно непьющий тамада и внимательный хозяин. Да и весь двухдневный подарок — без единой натуги, без ощущения необычности, только помню острые взгляды в мою сторону, быстрая разведка: ты в восторге? всё в порядке?

Фильм «Служили два товарища» ждал большой успех. Роль Высоцкого высоко оценили коллеги и зрители. И сам Володя заметно гордился успехом и фильма, и своего героя. Что до моего скромного участия, об этом говорить нечего, однако характер Высоцкого не мог допустить пессимизма в свой адрес. И чудотворец элегантно завершил наши совместные «открытия» в кино.

Через несколько месяцев после выхода фильма на всесоюзные экраны Высоцкий заходит в театре в нашу общую гримерку и дарит мне книжечку, изданную Госкино: «Служили два товарища», со сценарием и массой фото из фильма. «Вот, напиши мне что-нибудь на память о наших с тобой съемках». Второй экземпляр книжки он дарит мне, с уже готовой надписью-автографом. Я хотел поскромничать (какое там мое участие) — Володя крепко похвалил издание: «Среди героев фильма тут две твои фотографии!» И, пролистав, явил меня в двух видах: барон Краузе в усах и он же без оных! И я, не скрыл своего удовольствия, написал ему благодарственные слова.

Надеюсь, что архив Высоцкого, в том числе подаренная им книжка «Служили два товарища», в целости сохраняется в РГАЛИ, куда я отдал все кажущиеся мне важными для потомков автографы и документы. А мой автограф, вместе с книжкой, после смерти Володи хранится у Марины Влади, в ее части архива.

Стихами же Высоцкого по-честному горжусь:

Служили два товарища

В однем и тем полке,

И третьего товарища

Варили в котелке.

Пусть солнце киногения

Не так уж, чтоб взошло, —

Твое изображение

Есть в книге, всем назло.

Но вот в умах брожение

И рвение за гения —

Есть в книжице изъян.

Всегда уверен в Вене я:

Его изображения —

Да, наводнят «Экран».

Мои ангелы небесные приняли это пожелание всерьез — и с тех пор меня стали звать и снимать в