Читать книгу - "Там темно - Мария Николаевна Лебедева"

Яся с убитым видом таращится на себя, силясь представить, каким будет это лицо лет через сколько-то там, когда – уж конечно! – останутся позади годы муторного ученичества, самая скучная часть, истечёт этот пробный период, и начнётся уже всё как надо. Здесь заляжет основа морщинки, скулы будут острее, сходство станет невыносимым. Думает: «Что, если там, десятилетия позже, она-будущая тоже рассматривает себя – и сквозь морок воспоминаний видит ту, что сидит тут сейчас: это радует или печалит?»

Кто бы знал.

Временами, когда Яся особенно раздражала, мама вскрикивала в сердцах: «Ты совсем как отец!» – и Яся тогда напрягалась, искала систему – определить, когда мама о том говорит.

Система не строилась. Так выходило, что основная причина тех слов – существование Яси, понятия не имевшей, что «быть как отец» означает. Она изо всех сил старалась не походить на образ, который сложила себе в голове.

– Ну и зачем ты это включила? Ты же даже не смотришь. Они так орут, как у тебя голова не болит?

Яся и не услышала, как повернулся в замке ключ. Мама пришла.

Берёт пульт, нажимает кнопку.

Картинка послушно схлопывается в черноту.

____________________________________________

Как бы вы описали своё состояние на данный момент?

Пожалуйста, отметьте вариант, наиболее полно описывающий происходящее.

☑ отрицание большой белой птицы

☑ злость на большую белую птицу

☑ торг с большой белой птицей

☑ депрессия из-за большой белой птицы

☑ принятие большой белой птицы

____________________________________________

Яся крайне решительно – ну-ка потише, как бы та не слетела с петель – колошматит дверь кабинета 403; та предсказуемо не поддаётся. Табличка «психолог» того и гляди отпадёт. Ещё бы – так колотить.

Не дождавшись, пока тот, кто предполагался за дверью, подаст хоть какие-то признаки жизни, она распахивает её настежь. Если застанет врасплох – проблема того, кто застигнут. В конце-то концов, рабочее время, общественное пространство, табличка потом ещё эта – давай, помогай, психолог.

Тот, кто сидит в кресле школьного психолога, выглядит малость испуганным. Увидев, что перед ним всего лишь Яся, переключается на терпеливое соучастие.

– Животное нарисовала! – решительно заявляет она.

– Несуществующее? О, ну ты можешь больше их не рисовать, отчёт сдан… Ты в самом деле очень помогла. Если я когда-то смогу тебе тоже помочь, то…

Хватит тут разводить свои реверансы.

– Что вы можете сказать об этом?

Лист к столу припечатан влажной ладонью – так останется след от карандаша, чуть размажутся линии.

– …об этой несуществующей птице.

Хозяин кабинета нехотя прячет под стол руку с телефоном:

– Хм… Что ж, так здорово, что ты готова слушать. Садись, садись. Как её – или, может, его – зовут?

– Птица.

– Птица по имени Птица? Ладно, допустим. Я вижу отсутствие ушей – незаинтересованность в мнении окружающих о себе…

– А разве у существующих птиц уши бывают заметны? – перебивает Яся, хмурясь, нетерпеливо подёргивая ногой.

– Никто, кроме тебя, не знает, как выглядит Птица. Хм… Ты не могла бы немного рассказать об этом существе? Какая она?

– Слушайте, птица – не я. Я хотела узнать: рисовал кто в школе такую? Или, может, говорил?

– Все мы уникальны, и рисунок лишь отражает то, что ты хочешь сказать. Разве есть в мире два похожих человека? Ха, конечно же нет.

Яся заглядывает под стол. Большой палец над экраном смартфона движется горизонтально вправо. Какой же многозадачный.

Яся заметно сникает. Было глупо чего-нибудь здесь ожидать.

– Ладно, забыли. Вы смотрите прямо в душу. Я просто хотела получить внимание от фигуры значимого взрослого.

Племянник директрисы, занимающий здесь должность школьного психолога, едва не выпускает из рук телефон. Светит экраном: пол женский, столько-то километров от вас.

Яся тянет шею – взглянуть на экран.

– Суперлайк, – советует она.

Грохает дверь.

Теперь точно слетит с петель, и все будут смотреть, чем он там у себя вечно занят. Смятый рисунок – на дно рюкзака. Потом и сама разберётся.

От школы идти вовсе недалеко – нужно обогнуть здание и свернуть в тихий двор, пока не заметишь:

«НА ТЕРРИТОРИИ МУК КУРИТЬ ЗАПРЕЩЕНО».

Всякий раз эта табличка вызывает у Яси кривую ухмылку.

МУК – межшкольный учебный комбинат, территория мук – место Ясиной ненастоящей работы.

Она ходит сюда заполнять бесчисленные таблицы. Предназначение таблиц – не быть пустыми. Предназначение Яси – примерно вот в том же. Иногда одно противоречит другому.

Когда интернет писали с большой буквы да ещё прибавляли почтительно «информационно-телекоммуникационная сеть», когда компьютер звали машиной и сам он походил на машину: белый, толстый, гудит солидно – вот тогда уже, в незапамятные времена, тогда уже эти таблицы никому ни на кой не сдались.

На столе дожидается шоколадка. Яся выглядывает в коридор. Вручает её первому встречному, согласившемуся принять. Это хорошая, вкусная шоколадка, Яся сладкое только и ест, но от этой – она точно знает – кусок станет поперёк горла.

От такой монотонной работы будто делаешься тупой. А потому очень быстро, не особенно сверяясь, она заполняет графу за графой и всё оставшееся время занимается действительно важными вещами. Задвинув под стол кроссовки, забравшись с ногами в расхлябанное кресло (и натянув носок так, чтобы не было видно дырки), Яся соображает, что же она станет делать со своей неминуемой славой. На неё иногда находит – всё, хватит, довольно, пора бы уже продумать ответы для интервью.

Она закидывает ноги на стол, ставит ступни поинтересней и делает снимок.

Чем конкретно прославится, она понятия не имела. Это было как данность, просто вот знаешь – и всё. Мысли о том, что блестящее будущее не наступит, Яся, как правило, не допускала. Случалось, конечно, такая крамольная мысль находила её сама, но не сейчас. Не сейчас.

Она думает о себе будущими словами других – и утешается ими.

Шорох в коридоре – и по щелчку открывается таблица, натягивается на лицо сосредоточенный вид.

Оплата, конечно же, почасовая.

Шаги стихают вдали – Яся впивается в экран, делает пометки в блокноте, беззвучно проговаривает что-то бледными сухими губами.

Слава режиму инкогнито, закрытым наглухо дверям.

Ничто больше не имеет смысла.

Там, на экране, Яся вглядывается тревожно в лица тех, кто прямо сейчас делает ровно всё то же, чего она хотела бы когда-нибудь для себя. Напряжённо сверяет возраст – насколько начали раньше, позже, в таких же примерно годах. Читает интервью – как поняли, что это их дело.

Яся видит в кусочках историй их жизней свою, пока ещё не случившуюся. И боится, что в