Читать книгу - "Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани"

Когда его отпустили, он сделал еще шаг и остановился – он потерял всякую решимость.

Хаим повернулся ко мне.

– Пошли отметим, – предложил он.

– Только мастерскую запру. – Я положил на стол упавший ботинок и снял фартук.

Хаим подозвал Грантика, тот приблизился, и они поприветствовали друг друга. Я умылся во дворе, повесил замок на дверь и вместе с Хаимом сел в машину. Тем временем Грантик осмелел, захотел поехать вместе с нами.

– В другой раз, – Хаим остановил его.

Что ему было делать, он и остался.

– Почему тебя не было на похоронах?

– Из-за непогоды отменили рейсы.

О моем появлении Хаим, оказывается, узнал от Жорика Момджяна. Они случайно встретились в стамбульском аэропорту: «Он ни пьяным не был, ни накурившимся, но все равно я поверил ему с трудом».

Мы миновали мост Бараташвили и поехали по подъему на Авлабар. Я вспомнил, как он когда-то рассказывал мне о своих планах, и спросил:

– Ну что, выучился торговать золотом и бриллиантами?

Он усмехнулся:

– Есть куда более значительные дела.

– Женат? – спросил я.

– Развелся десять лет назад.

– Дети?

– Одна дочь.

Мы сели за столик у окна в ресторане гостиницы «Метехи», в то время этот ресторан считался самым фешенебельным местом во всем городе, чашечка кофе стоила десять долларов. Официант принес нам бутылку коньяка, налил в бокалы и отошел. Эйфория от встречи спадала, мы чокнулись и выпили. Потом Хаим на секунду задумался и спросил:

– Манушак жива?

– Да, она замужем за одним старым азербайджанцем.

– Видел ее?

– Да, видел.

– Как она?

Я невесело усмехнулся, это был мой ответ.

Некоторое время мы оба молчали.

– Что тогда случилось в Краснодаре? – наконец спросил он.

Я рассказал.

– В Советском Союзе тогда было девять миллионов заключенных. Ну, скажи, как я мог тебя разыскать, не зная ни твоего имени, ни фамилии?

Мне нечего было возразить, он был прав.

– Понимаю, – ответил я.

О том, что я утонул в озере, Тереза, оказывается, еще при коммунистах, написала ему в Израиль. Он спрашивал, я отвечал. Мы пили коньяк и запивали его кофе по-турецки. Наш разговор несколько раз прерывал звонок телефона. Мобильные телефоны только появились, и в тот день я впервые увидел его вблизи. Взглянув на номер, он, не отвечая, выключал звонок.

Я рассказал, как во второй раз отбывал наказание и снова вместо другого, сначала в Средней Азии, потом в Восточной Сибири, как прошел тайгу, как потом меня задержали и обвинили в убийстве Узбека и Авторитета, как на озере треснул лед и что было дальше. Наконец, как в один прекрасный день услышал щебетание птиц и обнаружил, что, оказывается, четырнадцать лет я без сознания провел в приюте для душевнобольных. Он с таким вниманием глядел на меня, что у меня появилось подозрение: как будто он пытался выведать что-то еще, кроме того, что слышал. Что-то совершенно другое интересовало его, и мне стало не по себе: «В чем же дело?»

Он тоже вспомнил одну историю:

– Лет десять назад в Америке друзья предложили мне познакомиться с одним очень богатым греком; как только я взглянул на него, сразу понял – этот богатый грек тот самый доктор-грузин с северных рудников. Он удивился, узнав, что ты сумел выжить после побега в той мерзлоте. Да, но потом он пропал, сказал я, видимо, его убили из-за золота. Что думал, то и сказал, и знаешь, что он мне ответил? «Если он тогда выжил, есть шанс, что он объявится снова, и если я окажусь прав и ты когда-нибудь увидишься с ним, передай от меня привет, скажи, что я ему аплодирую, браво!»

Я горько усмехнулся:

– Большое спасибо, – и рассказал, что обнаружил в Краснодаре на том месте, где спрятал золото, и как выглядел казак из Таганрога, которого я видел всего несколько секунд на белом «Мерседесе». Хаим сочувственно улыбнулся. Под конец я рассказал про свой приезд в Тбилиси и про встречу с Манушак.

– Потом решил повидаться с тобой и познакомился с твоей родственницей. Оставил ей листочек со своим именем и фамилией, и попросил ее сообщить, что я тебя разыскиваю, – чем кончилась та встреча, я не стал говорить.

Он нахмурился, но ничего не сказал. Отпил кофе, поставил чашку на стол, в этот момент опять зазвонил телефон. Он взглянул на номер, секунду помедлил, потом ответил:

– Слушаю… Знаю… Ты пять раз звонил… Да, привез. – Отключил телефон и сказал: – Романоз и Толик ждут меня, поехали со мной, уверен, они обрадуются, увидев тебя.

– Ладно, – я не заставил себя упрашивать. – Где вы должны встретиться?

– В новом доме Трокадэро, – ответил он.

Когда мы вышли в фойе, нам встретился седой мужчина с бамбуковой тростью в руках, заметно было, что он рад видеть Хаима, они пожали друг другу руки. Потом к нам подошли еще один пожилой и один молодой человек, за ними последовало еще несколько мужчин, у них был акцент как у горцев, это были родственники Трокадэро. Ширококостные, со строгим выражением лица, они все походили друг на друга. Приехали из разных городов в связи со случившимся несчастьем и остановились в этой гостинице.

Тот, что встретился нам первым, обратился к Хаиму патетически-обиженным тоном:

– У нас с Романозом очень обострились отношения, надеюсь, ты вмешаешься в наш спор, используешь свое влияние, и дело не дойдет до кровопролития.

Другой пожилой мужчина с полным ртом золотых зубов не скрывал своего возмущения.

– Мы не можем дать Романозу право распоряжаться по его усмотрению оставшимся от Трокадэро имуществом, – он сказал это и от злости чуть не начал заикаться: – Он ведет себя так, будто мы не двоюродные братья Трокадэро, а какие-то несчастные бродяги в поисках удачи. – Он замолчал и уставился на Хаима, наверное, ожидая, что Хаим что-то ответит. Но Хаим промолчал.

Тогда в разговор снова вступил человек с бамбуковой тростью:

– Он говорит, что все принадлежит незаконнорожденной дочери Трокадэро, а нам – законным родственникам – ничего. Ты считаешь, это нормально?

Хаим и теперь не издал ни звука, только пожал плечами.

– Мы сами поделим собственность, и его незаконнорожденную дочь не забудем. У нас, у горцев, свои правила и законы, – опять заговорил мужчина с золотыми зубами.

Хаиму не понравилась такая категоричность.

– Вы не можете пойти против решения Трокадэро, – сказал он очень серьезно.

– Папка, в которой хранилось завещание, пуста. Нотариус в растерянности, не знает, что сказать. Романоз обвиняет нас в исчезновении завещания, мы – его. Вот в какой ситуации мы сейчас находимся, – пожаловался обеспокоенным тоном седоволосый мужчина в очках,