Читать книгу - "Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык"

Отряд 30-го полка первым поднялся из пятой параллели и побежал к выступу Редана, где понес жестокие потери: «…Пришел наш черед. Долгие месяцы ждали мы этого дня, ждали с нетерпением; нам предстояло тяжелое испытание. Как только французский флаг показался над Малаховым, наши штурмовики под командой полковника Виндхэма рванулись вперед — вначале 300 человек 90-го полка Легкой дивизии, столько же из 97-го и около 400 из 2-го батальона стрелковой бригады; затем несколько отрядов Второй и Легкой дивизий и матросы с осадными лестницами. Уроженец Норфолка, Уиндхам, вел нас к победе, и вел превосходно — “За мной, ребята, я покажу дорогу!”».

Людей поднял в атаку (или по крайней мере первым выскочил из окопов) некий рядовой по фамилии О’Брайен. Но долго быть героем ему не удалось — пуля свалила его, когда он пересекал ров. Капитан Роулендз из 41-го полка с горсткой людей предпринял отважную попытку махом пересечь открытое пространство, но большая часть его солдат была убита или ранена, и ему пришлось отойти. Лейтенант Уайт-хэд, капитан Сибторп, лейтенанты Браун и Фитцджеральд находились в укреплении с полковником Ли, пока у входящего угла не осталось всего трое рядовых, после чего они все вместе отступили. Как только голова штурмового отряда Легкой дивизии проникла в укрепление, справа в Редан вошел полковник Уиндхем со 2-й дивизией. Он подошел под выступающий угол на левом от русских фасе Редана, но, несмотря на все усилия, преуспел немногим больше, чем славные офицеры 90-го, 97-го и тыловых полков.

Штурмовые колонны 2-й дивизии покинули пятую параллель и ринулись на штурм сразу вслед за Легкой. Однако на подходе к выступающему углу полковник Уиндхем взял несколько в сторону и подвел людей к правому флангу Легкой дивизии, так чтобы оказаться чуть ниже на скате левого фаса Редана. Здесь их тоже остановил шквальный огонь с бастиона. Уиндхему не оставалось ничего лучшего, как оставить своих солдат под огнем и броситься за подкреплением. Современники оценивали эти его действия неоднозначно, а собственные солдаты и вовсе не могли простить ему того, что он бросил их, уехав за подкреплением. Хотя день закончился неудачей, Уиндхем заслужил благодарности за свои действия в бою от главнокомандующего английскими войсками в Крыму генерала Джеймса Симпсона. Уиндхем оказался единственным английским офицером, которому удалось не только дойти до русских позиций, но и ворваться в батарею. Правда один французский офицер намекнул о сомнениях в истинной доблести англичанина. Потерпев неудачу в первые минуты атаки, не сумев организовать своих людей, Уиндхем оставил их под огнем за траверсами у русской батареи и вернулся назад, потребовать у Кодрингтона поддержки. Сделал он это в некорректной форме, как утверждали очевидцы, — предельно грубо орал на генерала, не сильно сдерживаясь в выражениях, несвойственных джентльмену и офицеру.

В Англии описание штурма, написанное детально корреспондентом “The Times” Расселом, вызвало небывалый энтузиазм. Поведение Уиндхема оказалось единственным утешением национальному самолюбию, он быстро стал всеобщим любимцем, «Героем Редана» и на какое-то время самым популярным человеком в стране. 2 октября 1855 г. он, минуя чин бригадного генерала, повышается в звании до генерал-майора, назначается командиром 4-й дивизии и комендантом английского сектора взятого Севастополя. Еще через небольшое время становится начальником штаба у Кодрингтона, сменившего на посту главнокомандующего отправленного в отставку Симпсона. На этой должности Уиндхем вновь показывает свои способности эффективно выполнять задачи. После войны он написал книгу «Крымский дневник», где подробно описал события кампании. Текст книги редактировал Рассел, с которым у Уиндхема сложились дружеские отношения.

Вернемся на поле боя, где батальоны второй линии устремились на помощь своим товарищам, уже дравшимся на бастионе, но державшихся там из последних сил. В их числе шел Тимоти Гоуинг: «Под громкое британское “ура” мы продвигались вперед, хоть противник и открыл ужасный огонь, осыпая нас градом пуль и картечи; залпы эти косили нас целыми ротами. Мы, группа поддержки, прикрывали наступающих с тыла, но хватило бы и взгляда, чтобы понять, что перед вами уже не те хладнокровные, сдержанные герои Альмы и Инкермана; впрочем, кое-кто из ветеранов и здесь пытался сохранить хорошую мину при плохой игре. Счастлив заметить, что ветераны Инкермана отнеслись к происходящему с величайшим хладнокровием; некоторые из них курили трубки, и я в том числе.

Храбрый молодой офицер мистер Кольт признался мне, что дорого дал бы хоть за часть этого хладнокровия — то был его первый день под обстрелом. Он был бледен как смерть и трясся как осиновый лист, но смело встречал врага лицом к лицу. Бедный мальчик (он ведь был очень молод) просил меня не оставлять его; он погиб на подступах к Редану».

Те, кому повезло не быть сраженным картечной или ружейной пулей, добежали до брустверов третьего бастиона: «Мы атаковали во фронт. Приблизившись как можно быстрей к передней траншее, мы перемахнули через парапет и бросились на окровавленные стены Редана, преодолев двести ярдов под убийственным дождем пуль и картечи. Пробежать эти двести метров невредимым казалось чудом. Бедные наши парни падали друг на друга, но только смерть могла остановить атакующих. Пули сыпались на нас градом, картечь рвала на части; помимо фронтального огня, русские открыли еще и перекрестный. Казалось, мы попали в самое пекло, но я, как ни странно, не получил на подступах к Редану ни царапины».

Однако, просто дойти до укрепления невредимым было мало — требовалось еще и уцелеть перед ним: «Стоя на краю рва, я прикинул, как бы получше спуститься. Ров был глубиной футов двадцать, на дне его грудами лежали наши солдаты, убитые и раненые, штыки их нацелились вверх. Но решение пришло само собой — кто-то из наших со звонким “ура” ринулся вниз, а за ним, сломя голову, посыпались и мы. Взобравшись как можно скорей по противоположному склону, мы истово, по-английски, бросились в атаку на редут.