Читать книгу - "Ермак - Борис Алмазов"

Он долго расспрашивал о походе. О Ермаке. Спрашивал о сражениях, о том, велико ли войско Кучума.

Казаки отвечали с толком и расстановкой, нисколько не робея бояр и дворян. Урусов перед тем, как привести их к Царю, робеть не велел. И то, как, прослышав наконец-то о победе Ермака, встречала их Москва, придавало им достоинства. Однако Царь ни на минуту не забывал, что перед ним казаки — народ подлый, то есть роду простого, незнатного. Потому награды и царская благодарность были самые простые и немудреные: сукном, деньгами... Царь взял со стола первый попавшийся кубок и послал его в подарок Ермаку, кубки поменьше — другим атаманам.

Ночью, когда Болдырь и Черкас обсуждали прием у Царя, Болдырь сказал убежденно:

— Не чаял я, что Царь-то так плох. Ермак говорил, что Царя он моложее не намного. А вон поди ж ты! Рази можно сравнивать: Ермак молодец хоть куда, Царь на вид чуть не вдвое старше.

— Не жилец он! — сказал Черкас. — От него уж землей пахнет! Не жилец... Хоть бы скорее подмогу набрать да к нашим возвернуться! Хоть бы скорее!

Но отпускать казаков из Москвы никто не собирался! Верный себе, Иван-царь казаков попридержал, вроде как в гостях, а вроде как и в заложниках.

Приказано было готовить зимний поход.

Казаков вызвали второй раз. Царь долго расспрашивал их о снегах и морозах и приказал перенести поход на весну. «Ныне, — писал он Строгановым, которым прежде было предписано готовить зимний но ход, — до нас слух дошел, что в Сибирь зимним путем на конех пройтить не мочно».

— Через чего ж не мочно?! — толковали меж собою казаки. — Ходят и пермичи, и вогуличи! Через чего ж не мочно? Скорее посылать надо!

Но их никто не слушал. Составив «скаски», дьяки словно бы и не читали их. Когда казаки выслушивали, как дьяки рассуждают меж собою о походе, — только диву давались.

Они бы еще больше удивились, если бы узнали, что к походу в Сибирь готовятся всего три сотни стрельцов.

Боярская дума, завороженная тем, что пять сотен казаков взяли Сибирь-страну (хотя казаки настаивали, что Сибирь не страна, а город!), решила после недолгого обсуждения, что трех сотен вполне хватит.

Собирать отряд поручили князю Волховскому. Князь хоть и носил высокий титул, к знати не относился. Высоких покровителей не имел. Служил воеводою в Богом забытом городишке Курмыш на Волге. По спискам он числился как «литва дворовая» и владел поместьями малыми в Муроме да в Ростове. За счет своих прибытков снарядиться как надо бы не мог и всецело надеялся на казну да на бояр Строгановых. Были ему приданы в помощники стрелецкий голова Иван Киреев да стрелецкий голова Иван Глухов.

Приказано было сбирать отряд в Перми. Сюда привели сто стрельцов из Казани и Свияжска, сотню наскребли из отрядов на Вятке и в самой Перми, третью с трудом набирали по иным городам. Стрелецкие головы списывали в этот отряд стрельцов «маломочных», к службе не шибко гожих. Идти в Сибирь было приказано по весне.

Но к весне Царь совсем ослабел, захворал и отстранился от дел. Он распух так, что едва мог ступить на ноги. Его носили в креслах по дворцу — чаще всего в палату, где сохранялась казна и грудами лежали драгоценные каменья, кои Иван собирал всю жизнь.

Слабым голосом он, как обычно, рассказывал о свойствах камней, но эти лекции не длились так долго, как прежде, Царь быстро утомлялся.

Часто он посылал к волхвам и колдунам погадать о своей судьбе. Гадатели были изрядные. И некоторые не страшась говорили Царю все приметы, по которым ему выходило умереть 19 марта 1584 года. Царь и верил, и не верил. Гадал сам на каменьях, на пауках. Каждый раз выходило по-разному.

Утром этого дня он прочитал свое завещание. Приказал приготовить себе баню и отправил своего любимца Вельского справиться о приметах. По приметам Царю выходила сегодня смерть.

— Царь зароет вас всех в землю живьем или сожжет за ложные предсказания и обман. День наступил, а Царь так же крепок и невредим, как прежде был! — сказал гадателям Вельский.

— Боярин, не гневайся! — отвечали гадальщики. — День только что наступил, а тебе известно, что он кончается с солнечным закатом.

Около третьего часа Царь пошел в баню. Мылся долго, певчие, которые обычно пели Царю, когда он мылся, изрядно устали. Мылся он часа четыре, чувствовал себя свежее. Его привели в покои, усадили на постель.

Иван приказал Родиону Биркену принести шахматный столик и велел расставить шахматы. Борис Годунов и другие любимцы Царя Ивана стояли вокруг стола. Иван был в сподниках и холщовой рубахе... Вдруг он ослабел и упал навзничь.

Поднялся крик, смятение: кто посылал за водкой, кто — в аптеку, за золотоцветом, кто за духовниками и медиком.

Тем временем у Царя остановилось дыхание и он стал окостеневать. Чтобы восстановить тишину, стали говорить, что есть надежда на его выздоровление. Борис Годунов, Богдан Вельский и все правительство вышли на галерею на высокое крыльцо и закричали стрельцам, чтобы те заперли во дворце все ворота и стояли у орудий с зажженными фитилями. Все ворота Кремля заперли. На стену выбежала стража.

Утром митрополиты, епископы и бояре собрались во дворец и, толкаясь и теснясь, торопливо прикладывались к Евангелию и кресту, присягая новому Царю Федору Иоанновичу.

Двенадцать тысяч стрельцов, не считая казаков городовых и служилых татар, оцепили Кремль, держа оборону, — боялись мятежа...

В суете о ермаковцах забыли. Их не отправляли в Сибирь, не отпускали из Москвы и держали неизвестно для чего... Когда перестали платить жалование, казаки пали на кормление к сотнику Алиму, войдя сверх штата в его городовую сотню. Тем и жили.

Семен Волховский не имел иного приказа, чем тот, где предписывалось по весне идти в Сибирь через Камень. Упустив весеннее половодье, по обмелевшим за лето рекам повел три сотни стрельцов, набранных с бору по сосенке в разных городах, на подмогу Ермаку, вероятно, мечтая сменить своим государевым гарнизоном удачливый сброд, которым для него, дворянина, были казаки.

Снаряжали его Строгановы. В отличие от Ермака, Волховский брал все, что ему давали, грузил на тяжелые, уже тронутые гнильцой струги и щедро оставлял расписки за полученное снаряжение и провиант...