Читать книгу - "Тито и товарищи - Йоже Пирьевец"

Если бухарестская резолюция спровоцировала появление множества слухов, комментариев и интерпретаций на Западе, то не меньшее удивление она возбудила и в государствах-сателлитах, даже в кругах, близких к правительственным верхам. Партийная дисциплина и заговорщический образ мышления как в Югославии, так и в других странах, не допускали, чтобы известие о конфликте между Тито и Сталиным дошло до тех, кто не имел права о нем знать. В связи с этим примечательно свидетельство Вольфганга Леонгарда, молодого и многообещающего функционера ЦК КП Германии в советской зоне. Когда пришла весть об отлучении, по его словам, главная штаб-квартира партии превратилась в улей: хотя Советский Союз только что принял распоряжение о блокаде Берлина, о ней почти не говорили, настолько сильным было потрясение от резолюции Информбюро. Ответ югославов, который не опубликовала ни одна газета советского блока, но «БиБи-Си» и «Голос Америки» передавали во всех подробностях, вызвал еще большую сенсацию. В том, что Тито и его товарищи не подчинились и не признали своих ошибок, коммунистические активисты повсюду в Европе увидели вызов, который радикально разрушил не только догму критики и самокритики, но и систему сталинизма в целом^[1171].

* * *

При этом нужно учитывать, что некоторые обвинения Сталина были небезосновательными, хотя он и интерпретировал всё по-своему. Помимо прочего он обвинял Тито в стремлении «ликвидировать» КП, растворив ее в беспартийном Народном фронте, который был образован в августе 1945 г. как движение всех «демократических» сил югославского общества. Утверждая это, хозяин ссылался на его выступление на II Конгрессе этой организации в сентябре 1947 г., когда маршал задал риторический вопрос: «Имеет ли КПЮ какую-либо программу, отличную от программы Народного фронта? Нет. У коммунистической партии нет другой программы»^[1172]. Было понятно, что тем самым он констатировал простой факт: КПЮ полностью захватила власть над Народным фронтом. А Сталин интерпретировал его слова так, будто бы Народный фронт овладел партией, ведь в него может вступить любой человек, который платит членские взносы. Поскольку было необходимо ответить на упрек в том, что КПЮ по сути «нелегальна» и на самом деле ее уже нет, Тито и его товарищи после долгих лет строгой конспирации, когда о партии ничего не говорили, решили предстать перед лицом общественности. В конце июля 1948 г. в Доме гвардии в парке Топчидер с большой помпой был организован V Съезд КПЮ. «В Белграде, – сообщала газета Manchester Guardian, – улицы как каньоны красных полотнищ, и всюду гигантские портреты Тито, которых больше, чем портретов Ленина и Сталина. Если сравнить роскошь красных знамен, то Москва 1 мая – лишь бледное подобие Белграда. Тот факт, что люди, по старому обычаю, украсили окна коврами и покрывалами, казался особенно примечательным, поскольку он свидетельствовал об искреннем, не навязанном пропагандой, воодушевлении» ^[1173].

21 июля Тито открыл заседание Съезда речью, длившейся более семи часов. Несмотря на страшную духоту, царившую в Белграде, ему удалось дойти до конца выступления без видимой усталости, напротив, он читал свой текст со всё большим воодушевлением. Его выступление было не столько «политическим сообщением» (как назывался реферат), сколько развернутой демонстрацией истории Коммунистической партии Югославии, которая уходила своими корнями в далекий 1860 г. Тито акцентировал внимание на ее славном и полном жертв боевом прошлом и подчеркнул ее заслуги во время войны и в период послевоенного восстановления. Он решительно отверг резолюцию Информбюро как неслыханное оскорбление, покушение на единство партии и призыв к гражданской войне. Он подверг критике соседние государства социалистического «лагеря» за недавно высказанные в отношении Югославии критические замечания и с сарказмом заклеймил тех «великих марксистов», которые догматически интерпретируют теорию и забывают, что ее цель – прежде всего дать руководство к действию. Давая обзор внешней политики, он подтвердил приверженность Югославии Советскому Союзу и высказал неизменное желание КПЮ сохранить хорошие отношения с ВКП(б). «До сих пор КПЮ достойно выполняла свою историческую миссию, и я глубоко убежден, что так же будет выполнять ее и впредь, добившись победы в строительстве социализма в нашей стране, что своей твердостью и единством, своей безграничной преданностью учению Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина она на деле докажет, что не отклонилась от их пути»^[1174].

Эту речь, которая много раз прерывалась приветственными криками и овациями в честь партии и маршала, по его указанию передавали по радио на заводах, улицах и площадях. Ее сопровождала буря аплодисментов, достигших пика в конце съезда. Тито закончил выступление громким лозунгом: «Да здравствует великий Советский Союз во главе с гениальным Сталиным!», хотя было совершенно ясно, что он не собирается ему следовать^[1175]. «Тот, кто присутствовал на этом съезде, – рассказывает в своих воспоминаниях Алеш Беблер, – не сравнит его ни с каким другим собранием. Полный зал, много тысяч человек были в гневе из-за неслыханных обвинений и готовы дать ясный, решительный, бескомпромиссный ответ. Поэтому было столько лозунгов и пения, аплодисментов и скандирования. Все мы словно стали единым целым. Когда на трибуне появляется Тито, и когда кто-то очень четко формулирует свою позицию, кличам “Тито – партия”, “Тито – армия”, “Тито – ЦК” нет ни конца, ни края. Они разносятся по всему залу, из конца в конец. Появились новые тексты на мотивы старых партизанских песен: “Druže Tito mi ti si kunemo, da sa tvoga puta ne skrenemo” и “Što je više kleveta in laži, Tito nam je milji i draži”^[1176]»^[1177].

Харизматичная личность Тито полностью овладела съездом, и не только благодаря умелой режиссуре агитпропа – в зале его портрет доминировал над портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, – но и потому, что большинство делегатов действительно видели в нем оплот и защиту от московских угроз, вождя, который воплощает в себе национальную гордость, способную противостоять братьям и бывшим примерам для подражания, которые внезапно стали врагами. Это коллективное чувство убедительно выразила Borba, которая, как это делала и Правда по поводу крупных торжеств, 21 июля опубликовала портрет Тито размером более четверти газетной страницы. Только там разместили не фотографию (в СССР было принято печатать фотографии Сталина), а снимок знаменитой скульптуры Августинчича, изображавшей Тито в военной шинели и с выражением непреклонной решимости на лице. В общем, Тито в большей степени, чем когда-либо прежде, стал символом сопротивления и стремления югославских народов к независимости^[1178].