Читать книгу - "Черные Холмы - Дэн Симмонс"

— … Она вышла замуж за доктора-негра и оставил а нас, когда От… когда Армстр… когда полковник все еще был жив… Или этот негр был адвокатом? Мэй, милочка?

— За негра-адвоката, кажется, тетушка.

— Да-да… Как бы то ни было, я с удовольствием показала Элизе Нью-Йорк в ту осень и дала ей билет на шоу на Мэдисон-Сквер-Гарден… Я думала, она должна увидеть город, вы меня понимаете…

В первый раз за последние несколько минут ты снова посмотрела на Паха Сапу.

— …потому что мы с Элизой пережили столько эпизодов, которые потом стали воспроизводить во всяких зрелищах… не нападение, конечно, на Дедвудскую почтовую карету или Гранд-ревью,[97]но много других эпизодов… и я была уверена, что ничто не может лучше вызвать в памяти у дорогой, преданной Элизы столь ярко, так сказать, наши общие воспоминания о фронтире, чем это наиболее точное и реалистичное изображение жизни на Западе, которая умерла с наступлением цивилизации и все такое.

Ты остановилась, чтобы перевести дыхание, а я принялся перебирать воспоминания Паха Сапы времен его краткого пребывания в шоу Коди. В основном это было то же самое шоу, которое ты видела в 1866 году и которое посмотрели тысячи людей в последующие годы, в том числе и на Чикагской выставке. Коди редко менял выигрышную формулу, будь то в его разведывательной деятельности, в шоу «Дикий Запад» или во лжи, касающейся истории.

— И вот, после представления, которое я не могла посетить — опять же потому, что у меня были другие дела, — Элиза взяла пригласительный билет, который я ей дала, и отправилась в шатер мистера Коди… эти двое не встречались раньше, потому что Элиза оставила службу у нас еще до того, как мистер Коди стал разведчиком у кавалеристов… и вот она мне позже рассказывала…

И тут, моя радость, ты принялась лопотать на манер «Амоса и Энди»[98]— этакая пародия на Элизин говор, на каком в старину говорили виргинские рабы. (У Паха Сапы был маленький радиоприемник, который сделал для него его сын Роберт, к тому же Паха Сапа сотни раз слышал фрагменты из «Амоса и Энди» в барах и домах других рабочих, радиоволны этой станции благодаря мощному передатчику УМАК[99]— который был частью Синей сети Эн-би-си[100]— в хорошую погоду проникали через ионосферу до самых Черных холмов. Когда героиня по имени Руби Тейлор чуть не умерла от пневмонии двумя годами ранее, весной 1931-го, половина рабочих на горе Рашмор ни о чем другом и говорить не могла.) И ты, моя дорогая Либби, вероятно, не пропускала ни одной передачи, потому что твой голос теперь был больше похож на гарлемский скрежет жены Кингфиша, Сапфир,[101]чем на размеренную речь нашей старой кухарки Элизы.

— …«Так вот, мисс Либби, когда появился мистер Коди, я тут же увидела, что у него спина и бедра ну прямо как у енерала»… Элиза всегда называла моего мужа «енерал», мистер Вялый Конь, даже после войны, когда все офицеры, которые остались в армии, были понижены в звании, и Оти… мой муж… сохранил только звание полковника… «Так вот, мисс Либби, — говорит она, — когда я пришла в палатку массы Коди, я ему так и сказала, мистер Буффало Билл, сэр, когда вы появились у перевязи и развернулись, я себе сказала: ну если это не точь-в-точь енерал Кастер в бою, то считайте тогда, что я его никогда не видела».

После этого относительно громкого воспроизведения негритянского Элизы на манер «Амоса и Энди» ты разразилась кудахтающим смехом и в конечном счете закашлялась, Мэй Кастер Элмер тоже рассмеялась, отчего ее широкие красные щеки стали еще шире и краснее, даже Паха Сапа, кажется, слегка улыбнулся (если только это была не вибрация в стекле буфета от проходящего поезда). Твой кашель продолжался, пока все остальные не отсмеялись, и тогда Маргарет — миссис Флад — принесла поднос с горячим чайником, когда-то великолепными, а теперь потрескавшимися фарфоровыми чашками и блюдечками для всех нас, с кувшинчиком и сахарницей, маленькими ложечками и — на отдельном блюде — крохотные треугольные ломтики чего-то, напоминавшего сэндвичи с огурцами. Поскольку ты все еще продолжала кашлять в белый платочек, который появился, казалось, ниоткуда (хотя я, пока был живым и твоим мужем, узнал, что есть одна вещь более таинственная, чем сердце женщины, это — содержимое ее рукавов), миссис Мэй Кастер Элмер оказала нам честь — разлила чай. Когда она покончила с этим занятием, ты закончила кашлять и отхаркиваться.

Я знал, что у Паха Сапы пусто в животе и что он боится взять крохотный треугольничек, не будучи уверен, как такие вещи следует есть в присутствии дам. Если память не подводит меня, мы с тобой, моя дорогая Либби, когда-то в первые дни нашего супружества тоже попали в подобную ситуацию на одном из последних вечеров, которые давал древний генерал Уинфилд Скотт[102]в качестве командующего армией Линкольна, прежде чем огромный возраст и еще более огромная ответственность, лежавшая на его плечах, не отправили его на свалку истории; так вот, в тот вечер я просто заправил себе в рот два или три безвкусных треугольничка из хлеба, огурца и масла и обильно залил их вином, которое в доме генерала было на редкость отвратительным.

Ты нахмурилась, глядя на меня, но ты была такой веселой в те юные дни, что никто не заметил, как ты подмигнула мне. А в этот день первого апреля 1933 года ты не подмигивала, и в глазах у тебя не было чертиков — ты принялась за чай, налитый племянницей Мэй, и за один из крохотных треугольных сэндвичей с угрюмой, кладбищенской серьезностью. По моим наблюдениям, интерес к еде — одна из последних (если не последняя) радостей очень старых людей.

И вот пока ты, моя дорогая, ела и жевала с такой абсолютно неженственной сосредоточенностью, я обнаружил еще одну особенность, которая отличала ту Либби, что я так страстно любил, от этой старухи Либби против меня на стуле с высокой спинкой: у тебя и зубы были другие.

У тебя всегда были такие очаровательные зубки (каждый похож на миниатюрную жевательную резинку «Чиклетс» в сахарной оболочке — Паха Сапа году в 1906-м обнаружил, что его сын Роберт жует такие), и частью твоего обаяния была улыбка, сверкавшая этими крохотными зубками.

Теперь у тебя явно были протезы. Протезист даже не потрудился воспроизвести форму твоих прежних очаровательных зубиков, и эти новые, более крупные, более агрессивные меняли все, ты стала похожа на грызуна с выдающимися вперед зубами, которые становились навязчиво заметными, когда ты говорила или жевала.