Читать книгу - "Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон"

Этот наш курьезный враг… «Оранжист Пил». Невоспитанный юнец, склепанный на какой уж не знаю фабрике в Англии… посланный к нам раньше, чем распростился с фатовски надушенными платочками и туфельками из тонкой кожи… Паренек, готовый сражаться со всем и всеми[67].{536}

Надо ли удивляться, что привычка пользоваться подобного рода выражениями в итоге не прошла О’Коннелу даром. Спустя два года оба противника вновь обменялись оскорблениями, что вылилось в приглашение на дуэль, разыграться которой предстояло около Остенде (то есть в Бельгии, являвшейся тогда частью Нидерландского королевства. — Пер.). Как бы там ни было, власти, встревоженные отзвуками предстоящей разборки в печати, арестовали О’Коннела, когда тот следовал через Лондон по пути на Континент.

В феврале того же года (1815 г.) О’Коннел дрался на дуэли с мистером д’Эстерром под Дублином. И эта ссора имела подоплекой расхождения во взглядах между протестантами и католиками. О’Коннел в оскорбительном тоне отозвался о «пресмыкающейся Корпорации Дублина». Д’Эстерру — протестанту и члену Корпорации (городского совета. — Пер.) — такие высказывания не понравились, и он отписал О’Коннелу с просьбой разъяснить свои мысли. В ответе О’Коннел заверил д’Эстерра, «что ни в одном языке нет таких выражений, которые могли бы выразить чувства презрения, испытываемые им к этому органу»{537}. Перепалка между д’Эстерром и О’Коннелом вызвала небывалый отзвук в обществе. Д’Эстерр поклялся отстегать О’Коннела плеткой за его наглость, вероятно, давая понять, что не считает О’Коннела человеком, достойным скрестить с ним оружие на дуэли. Добрую часть недели между обменом корреспонденцией и собственно поединком д’Эстерр с плеткой выслеживал О’Коннела, надеясь захватить врасплох между его домом на Меррион-Сквер и зданием суда.

В итоге два секунданта — майор Макнамара со стороны О’Коннела и сэр Эдуард Стэнли от д’Эстерра — договорились о рандеву в Бишопскорте, что в Нейсе. Дуэли традиционно проходили в укромном уголке подальше от чужих глаз, однако О’Коннел и д’Эстерр дрались на виду у довольно внушительной толпы зрителей. Переел О’Горман, который вместе с О’Коннелом приехал в Нейс, насчитал будто бы не менее чем 36 пар пистолетов среди «оранжевого» контингента — сторонников д’Эстерра, явившихся на место боя. Макнамара, как и полагается знающему секунданту, подготовил О’Коннела к дуэли. Он убрал связку печатей, торчавшую из кармана у О’Коннела, вместо белого галстука повязал ему черный. Обе предосторожности предпринимались с целью сделать О’Коннела худшей мишенью{538}. Предоставим слово местной газете, рассказавшей читателям о событиях встречи.

Без двадцати минут пять участники поединка находились на месте. Оба вели себя холодно и отважно. Друзья сторон отошли, а бойцы, держа по пистолету в каждой руке, чтобы разрядить их по своему выбору, приготовились стрелять. Они подняли оружие, и не прошло и секунды, как раздались два выстрела. Мистер д’Эстерр успел первым, но промахнулся. Через мгновение мистер О’Коннел последовал примеру противника, и его пуля попала тому в бедро. Мистер д’Эстерр, конечно же, упал, тогда как оба врача поспешили ему на помощь{539}.

Пуля О’Коннела прошла через оба бедра д’Эстерра, вызвав «изобильное излияние крови». Он умер 3 февраля. После дуэли О’Коннел, вероятно, знавший о плохом положении дел у д’Эстерра, находившегося к моменту дуэли на грани финансовой катастрофы, предложил вдове пенсию. Она отказалась. Однако тот убедил все же одну из дочерей убитого принять ежегодную ренту, которая выплачивалась до смерти самого О’Коннела{540}. В долгосрочном плане результат поединка с д’Эстерром вылился для О’Коннела в клятву (хотя данную, судя по всему, не сразу, как показывает эпизод с Пилом позднее в том же году) никогда больше не драться на дуэлях.

К сожалению, решимость О’Коннела больше не выходить на поединки чести никак не повлияла на его способность или уж неспособность придерживать язык. В апреле 1835 г. он оскорбил лорда Элвэнли «грубой выходкой» в Палате общин, назвав того «раздувшимся клоуном, лгуном, позором своего племени и законным наследником того нечестивца, который умер на кресте»{541}. Элвэнли послал О’Коннелу письмо с требованием извинений или же сатисфакции, но получил ответ от Моргана, сына и представителя О’Коннела. После долгих споров Элвэнли решился драться с Морганом, а потому в сопровождении секунданта отправился на встречу с младшим О’Коннелом. Чарльз Гревилл дал отчет о поединке в дневнике 17 мая 1835 г.:

Единственными двумя другими лицами, находившимися рядом с ними (кроме секундантов), были старая ирландка и пастор методистской церкви. Последний тщетно обращался к участникам противоборства с призывами оставить их греховные намерения, на что Э. ответил ему: «Молитесь, сэр. Ступайте заниматься Вашими делами, ибо у меня теперь предостаточно своих». — «Подумайте о душе», — произнес тот. «Подумаю, — сказал Элвэнли, — но сейчас в опасности мое тело». Ирландка просто пришла посмотреть на бой, она попросила немного денег за свое присутствие. Дэймер, похоже, был никудышным секундантом или же у него в голове помутилось. Ни в коем случае не следовало бы ему соглашаться на третий выстрел. Элвэнли говорит, что проклял его от всей души, когда увидел, что тот согласился на это. Ходжес вел себя как настоящий бандит, и если бы что-нибудь случилось, его бы повесили. Невозможно сказать, по ошибке или нет [О’Коннел] сделал первый выстрел. У друзей Элвэнли создалось впечатление, что нет, однако трудно поверить, что кто-то вообще стал бы пользоваться таким преимуществом. Так или иначе, после этого вообще не следовало больше стрелять. Все дело наделало удивительного шуму{542}.

Как доносят свидетели, лорд Элвэнли по пути домой с дуэли находился в таком отличном расположении духа, что дал вознице более чем щедрые чаевые, вручив тому гинею (золотая монета достоинством чуть больше фунта. — Пер.), Пораженный широтой жеста пассажира, кучер воскликнул: «Милорд, я и всего-то делов, что подвез Вас к…», на чем Элвэнли перебил его: «Гинея Вам не за то, что подвезли меня туда, а за то, что везете оттуда»{543}.

В то же время О’Коннел оказался вовлечен в ссору с молодым Бенджамином Дизраэли. В ходе довыборов в Тонтоне весной 1835 г., в которых в интересах тори, хотя и безуспешно, участвовал Дизраэли, последний, как говорили, оскорбительно высказался об О’Коннеле. Как выяснилось позднее, ремарки дошли до О’Коннела в сильно искаженном виде, однако возмутили его, и на митинге в Дублине он «позволил себе отпустить одну из самых яростных инвектив, которые только помнили анналы британской политики». «Он особенно упирал на «чрезвычайную непристойность поведения» Дизраэли, его «бесстыдство», «самонадеянность» и «ничем не обоснованное нахальство»… Дизраэли сам был (в глазах О’Коннела) «порочным созданием», «воплощением лжи», «негодяем» и «низким подлецом»{544}.