Читать книгу - "Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев"

это повергло барона в состояние сильнейшего потрясения. Никак не ожидал Ульрих фон Аттендорн, что благородная сестра его способна на такое: зачать вне брака. Первое, что придумал барон, — поскорее изгнать сей плод и таким образом оградить сестру от позора. Но было поздно плод изгонять, поскольку пришло уже время думать о пелёнках и присматривать кормилицу.

Чтобы скрыть грех внебрачного зачатия — к тому же от рыцаря-монаха, нарушившего обет, — Фелицию с самой верной прислугой отправили в глухой лес, в охотничий домик, где она и доносила дитя, и родила его. Отдавать ребёнка в чужие руки Фелиция наотрез отказалась. Тогда придумал Ульрих Аттендорн выдать малыша Отика за сына своего и Эльфриды. Фелиция и против этого была, хотела сама воспитывать ребёнка. Ульрих и Эльфрида отказали ей в этом, полагая, что чувств своих материнских она сдержать не сумеет, явит во всей силе любовь к младенцу, и позор её тогда вполне может открыться. А ей ведь ещё следовало как-то устраивать свою судьбу; женихи, искавшие её руку и сердце, являлись в Радбург один за другим, иногда — по двое и по трое; даже из далёких германских городов, с Рейна и Майна присылали посольства с дарами и предложениями.

Поступили так, как решил барон: малыш Отик и кормилица его, молодая чистоплотная эстонская крестьянка, содержались в покоях Эльфриды. Фелицию допускали к ребёнку, но очень редко и непременно в присутствии самого барона или жены его.

По мере того, как Фелиция познавала своего малыша, в ней росли и крепли ревность и ненависть к Эльфриде. Проницательный барон видел это и боялся крупной ссоры. Он знал характер своей сестры, которая в ярости могла быть необузданной и забывала себя. Всякими способами он старался гасить в сестре и любовь её к Отику, и ненависть к его супруге. Но до столкновения между высокородными дамами, дорогими сердцу барона Аттендорна, дело не дошло, так как жена его Эльфрида вдруг скоропостижно умерла. У бедняжки были судороги, помрачение рассудка и красный — кровавый — рот. Позже злые языки болтали, что в безвременной смерти Эльфриды следует винить Фелицию; говаривали, что Фелиция в накале ненависти и обиды будто повредилась умом и пыталась извести Эльфриду: сначала — с помощью колдовства, но когда колдовством справиться с ней не получилось, Фелиция прибегла к яду — отравила жену Ульриха ртутью. До барона эти слухи, конечно, дошли, однако он предпочитал не верить им и наказывал тех, кто их распространял.

Младенец Отто долго не прожил. Те, кто верил слухам об отравлении Эльфриды, были уверены: Господь, забрав к себе малыша, так наказал Фелицию за отравление Эльфриды... Но у старика-слуги, нового друга Николауса, было своё мнение на сей счёт. Старик хорошо знал ту повитуху, которая принимала роды у Фелиции. И говорил, что она и сейчас весьма опасная ведьма, и в те поры уже известной ведьмой была. Умер же ребёнок оттого, что ведьма посвятила его дьяволу. С согласия роженицы или нет — то уж сказать трудно, хотя известно определённо, что Фелиция и сама с юных лет была склонна к колдовству. Как тут не допустить, что роженица с повитухой поладили?.. Не стерпел Господь, прибрал ребёнка — не иначе, провидел его чёрную судьбу.

Эта история наводила на размышления. Домыслы — домыслами, но Николаус наш за прошедшее лето очень неплохо узнал баронессу Фелицию. Баронесса легко вписывалась в тот образ, что нарисовал за щедрым угощением многопамятливый старый слуга.

...Быстро разнеслась по замку новость: привезли Хинрика. Мёртвого. Николаус услышал об этом через окно: работники выкашивали под стенами траву, бросили косы и в возбуждении громко переговаривались. Николаус, проводивший это время за чтением, отложил книгу на постель. Он пребывал в полнейшем недоумении: кому мог помешать такой безобидный человек, как Хинрик, угодливый слуга, простак, считавший себя хитрецом?

Захотелось пойти и взглянуть на доброго малого Хинрика.

Проходя по галерее, Николаус выглянул в окно. Во двор как раз въезжала фура с телом слуги...

На лестнице Николаус нагнал барона и Ангелику; во дворе уже стояли Удо, рыцари Юнкер и Хагелькен. Чуть в стороне держались слуги и кухарки, с ними Мартина. Подходили кнехты.

Фуру остановили у самого крыльца. Марквард Юнкер отбросил дерюгу, прикрывавшую тело.

Ужасно было открывшееся зрелище. Многие из тех, что духом послабее, отшатнулись от фуры. Какая-то девушка из прислуги вскрикнула и лишилась чувств. Николаус здесь подумал об Ангелике, оглянулся на неё. Но Ангелика, хоть и была бледна, вела себя мужественно. Отец поддерживал её за локоть.

Откинутая Юнкером дерюга сползла с фуры. Полчища мух, гнусно жужжа, поднялись с тела и закружили над толпой. И сразу послышался... расползся по дворику тяжкий дух тлена. Тело бедного Хинрика столь сильно вздулось, что не выдержали, оборвались завязки на рубашке и расползались по швам штаны. Лицо было сильно попорчено, и узнать Хинрика по лицу не представлялось возможным.

Возничий, что привёз тело, сказал, что нашли Хинрика в лесу, а лицо Хинрику попортили звери.

У Хинрика были обгрызены нос, подбородок и часть щеки. Через дырку в щеке белели зубы.

Все узнавали Хинрика по одежде.

На животе рубашка пропиталась кровью. На задубевшей от крови ткани хорошо видна была узенькая дырка — явно от клинка.

— Убили его ударом в живот, — уверенно сказал Юнкер.

Тут случился и учёный лекарь Лейдеман. Он подошёл к телу Хинрика со своей, лекарской, линейкой и, отвернув ткань рубашки, сунул линейку в рану — столь глубоко, сколь глубоко она в рану входила. Все поразились, когда увидели, что линейка Лейдемана вышла из тела Хинрика сзади, вблизи позвоночника.

Лейдеман покачал головой:

— Не иначе, цвайхендером убили Хинрика, — он замерил линейкой длину раны на животе и кивнул, подтверждая сказанное только что. — Да, цвайхендером, полагаю.

Один из кнехтов достал из-под плаща меч:

— Не этим ли цвайхендером, господин лекарь?

Николаус сразу узнал меч, которым на давешнем шабаше распугивал колдунов и ведьм.

Лейдеман сделал замер клинка.

— Возможно. Откуда он у вас?

— Нашли в кустах недалеко от деревни. Меч был в крови. Теперь понятно — в чьей.

Николаус был озадачен. Он не помнил, чтобы кого-нибудь в ту ночь ударял мечом... кроме Бафомета. Но Бафомет — механизм. Это было очевидно. Разве что... Мысль о том, что внутри Бафомета мог сидеть Хинрик, обожгла Николауса. Конечно, конечно, Бафометом должен был кто-то управлять. Но только не Хинрик!.. Не похоже было на Хинрика, чтобы он направлял Бафомета против Мартины. И Николаус отогнал эту мысль.