Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

Максимальное заключение в крепости на три года, из числа рассмотренных случаев по докладам министру юстиции, получил мещанин города Балтийского Порта Эстляндской губернии 40-летний эстонец Христиан Педдер за то, что осенью 1914 г. в разговоре с рабочими неоднократно позволял себе оскорбления императора и, в частности, произнес: «Русский император глупее, чем свинья, и ему не победить германца»^[830]. В данном случае мы имеем дело с периодом расцвета шпиономании, когда доставалось всем носителям нерусских фамилий. В отношении прибалтов, как и поляков, евреев, немецких колонистов, власти отличались особенной подозрительностью.

Приговоренными к ссылке и лишению всех прав состояния в докладах министру юстиции были упомянуты шесть человек: один дворянин (этнический немец), двое мещан (русский и еврей) и трое крестьян (русские). Рассмотрим кратко эти случаи.

1. Потомственный дворянин Александр Германович фон Бюллер 12 декабря 1914 г. в Тифлисе по поводу причин войны заявил: «Вильгельм, узнав о готовящемся нападении на Германию четырех хулиганов, не ожидая такового, первый начал войну», после чего пояснил, что под хулиганами он имел в виду Николая II, Георга V, а также Францию и Бельгию^[831]. Отягчающим обстоятельством, помимо немецкой фамилии, стало образование обвиняемого, полученное в Германии.

2. В июле 1915 г. 50-летний мещанин г. Нарыма Николай Савин был приговорен Томским окружным судом к лишению прав состояния и ссылке на поселение за то, что в присутствии свидетелей произнес: «Вашего Николая скоро поведут на поводу как русскую собачонку»^[832]. В деле указывалось, что Савин ранее проходил в качестве обвиняемого по статье 103. А. Хвостов отказался помиловать его.

3. Мещанин Таврической губернии еврей Давид Рудман с начала мобилизации, когда была запрещена торговля алкогольными напитками, подвергся серии обысков со стороны полиции, подозревавшей его в нелегальной торговле. В сентябре 1915 г., находясь в своей бакалейной лавке и жалуясь на притеснения со стороны полиции, Рудман произнес: «Государь наш — мошенник, хабарник, пьяница. Он не может воевать с немцами, а может только трусить у Рудмана водку и сажать его за это в тюрьму. Его кредитные билеты теперь ничто, а имеет ценность только золото и серебро»^[833]. Как видим, обвиняемые получали куда меньшее наказание за куда более оскорбительные высказывания в адрес императора с угрозами убийства.

4. Барнаульский окружной суд приговорил 28-летнего крестьянина Петра Маклакова к ссылке на поселение с лишением прав за то, что, услышав, что один его знакомый собирается вставить в рамку портрет императора, сказал: «Его … (брань) не застеклить, а облить керосином и сжечь надо. Да его самого-то, …, убить надо, чтобы не мучал крестьян и солдат»^[834]. На замечание окружающих, что нельзя так отзываться об императорской особе, Маклаков заявил, что царя нужно выбирать, как выбирают старост. Хотя в докладе и отмечалось, что Маклаков ранее не привлекался по политическим статьям, указывалось, что он отбывал в тюрьмах сроки по другим статьям Уложения о наказаниях (за подлог в карточной игре, за разбой и умышленное убийство).

5. 45-летняя крестьянка Тобольской губернии Мария Агафонова была приговорена к ссылке с лишением прав за то, что 12 февраля 1915 г. в разговоре о войне заявила: «Вы, русские, дураки, царь ваш дурак и царствует по-дурацки. Как он женился, так и подавился. Он сам дает себе … в рот. Царь пьет, а русские страдают от его похмелья»^[835]. В докладе отмечалось, что Агафонова ранее судима не была, неграмотна, странствует по святым местам, торгуя священными предметами и собирая пожертвования на масло к мощам преподобного Макария. Вызывает удивление, что при наличии смягчающих обстоятельств — неграмотность и отсутствие судимости, богоугодные занятия — Агафонова получила столь суровое наказание. Вероятно, в данном случае сыграл роль характер самого высказывания о царе. Впрочем, приговор впоследствии в отношении странницы был отменен.

6. Крестьянина Тверской губернии 51-летнего Федора Лобанова осудили на ссылку с лишением за то, что в мае 1915 г., рассуждая об отступлении русских войск из Галиции, сказал: «Вот бы нам Вильгельма вместо нашего государя, а то он ничего не делает», после чего грязно обругал императора^[836]. Однако сам Лобанов заявил, что его оклеветали односельчане, питавшие к нему неприязнь с тех пор, когда он, занимая должности сельского старосты и волостного старшины, принимал строгие меры к взысканию накопившихся за сельским обществом недоимок. Любопытно, что опрос свидетелей показал разделение их на две группы: одни подтверждали, что Лобанов регулярно неуважительно высказывался о царе, другая группа, включая полицейского стражника, защищала Лобанова, подтверждая его слова об оговоре. Тем не менее судебная палата признала крестьянина виновным и отказала в помиловании, несмотря на то что на попечении Лобанова значились жена, дочь и три сына, один из которых ушел на фронт. В апреле 1916 г. А. А. Хвостов помиловал Лобанова.

Власти применяли к фигурантам дел еще одну меру, не предусмотренную статьей 103, — принудительное психиатрическое обследование. Так, в лечебницу для душевнобольных по решению суда был отправлен крестьянин Тверской губернии Никита Брюнгин за то, что 19 апреля 1915 г. он заявил, что «государя императора у нас нет уж четыре года и за него у нас кто-то там правит»^[837]. Следует заметить, что реакцию властей в данном случае едва ли можно признать адекватной — слухи о подменном, похищенном или сбежавшем царе во все времена были распространены в крестьянской среде, а Первая мировая война и непосредственно практика посещений царем линии фронта дала новый толчок к развитию этой темы. В этом смысле Брюнгин был вполне «нормален», так как демонстрировал стереотипное мышление, свойственное, как говорилось в предыдущей главе, общинному крестьянству. Тем не менее объективно Первая мировая война способствовала невротизации российского общества и увеличению случаев психических расстройств, о чем подробнее будет сказано в дальнейшем.

Таким образом, мы видим, что судебные инстанции хотя и не приговаривали обвиняемых к каторжным работам, достаточно субъективно интерпретировали части статьи 103, оценивая не только осознанность — неосознанность обсценного высказывания, но и его характер, национальность обвиняемого. Сравнивая приговоры, можно заметить, что за более грубое и политически окрашенное высказывание вероятно было получить меньшее наказание, как, например, в случае Рудмана, лишенного прав состояния и отправленного в ссылку за то, что в трезвом уме назвал царя мошенником, и Деткова, призывавшего в пьяном виде убить императора, за что получил всего лишь месяц ареста при полиции. Конечно, трезвое состояние Рудмана являлось отягчающим фактором, однако его случай вполне мог быть интерпретирован по части 2 статьи 103 — «оскорбление без цели вызвать неуважение», тем более что в материалах дела отмечалось, что Рудман был спровоцирован действиями полиции.