Читать книгу - "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

Межэтнические трения, безусловно, вносили свою лепту в эксклюзивный национализм приамурских властей. В августе 1921 года «Приморская мысль» писала о стычках русских, корейцев и китайцев в сельских районах Приамурского государственного образования. В декабре 1921 года владивостокская «Крестьянская газета» потребовала, чтобы чиновники проверили документы корейцев и китайцев в Сучанском уезде и удалили оттуда тех, у кого нет права на жительство. Другие областные газеты тоже писали о конфликтах^[765].

Впрочем, эксклюзивный национализм приамурских властей был в то же время иррациональным и независимым от реальной конкуренции между этническими группами. Как и в других белых государственных образованиях Гражданской войны, во Владивостоке был широко распространен антисемитизм. Временное Приамурское правительство даже было вынуждено предостеречь население от еврейских погромов, сообщив в официальном заявлении, опубликованном, скорее всего, летом 1921 года, что антисемитские листовки изготовляются коммунистами^[766]. Но антисемитская риторика звучала и в ходе дебатов в Приамурском народном собрании, а значит, листовки вполне могли исходить от несоциалистов^[767]. Наконец, осенью 1921 года само Временное Приамурское правительство прибегло к откровенно антисемитским формулировкам, обратившись в Токио с просьбой отложить вывод войск и предоставить огнестрельное оружие для борьбы против «банд Дальневосточной республики, состоящих из преступных и интернационалистских элементов и возглавляемых чуждой русскому населению еврейской властью»^[768].

Среди меньшинств были и те, кто не проявлял лояльности ни к одному из постимперских образований на российском Дальнем Востоке. К примеру, некоторые корейцы сотрудничали с японцами^[769]. Тысячи татар и башкир в зоне отчуждения КВЖД, в том числе те, кто прибыл туда вместе с каппелевцами, не испытывали желания признавать ДВР и РСФСР. Пропагандистская кампания, запущенная ЦК РКП(б) весной 1921 года, с обещаниями амнистии и возвращения на Родину (в национальные автономии в случае татар и башкир), казалось, не оказала на них особого воздействия^[770]. Но многие из них не подчинились и владивостокскому правительству. Более того, некоторые японские чиновники и газеты приветствовали тот факт, что они остаются в Маньчжурии, и рассматривали вариант их участия в паназиатском проекте. Мухаммед-Габдулхай Курбангалиев и полковник Султан-Гирей Бикмеев посетили Японию в 1920 и 1921 годах, встретившись с Гото Симпэем и Окумой Сигэнобу^[771].

ДЕЙСТВИЯ НА МЕЖДУНАРОДНОЙ АРЕНЕ

Как Чита, так и Владивосток претендовали на преемственность по отношению к российской национальной государственности, но программа Краснощёкова предусматривала более глубокую вовлеченность ДВР в интернациональную и транснациональную политику. Ожидалось, что иностранные концессии позволят республике обрести поддержку в коммерческих кругах США, что в конечном счете приведет к официальному признанию как Читы, так и Москвы. Концессии должны были подтолкнуть бизнес-круги и в самой Японии к более активным выступлениям против интервенции. Однако усилия ДВР оказались тщетными из-за противоречий между традиционной внешней политикой и тайной революционной пропагандой, и добиться международной поддержки против Японии не удалось. Задача владивостокского правительства была проще – ему всего лишь надо было доказать мнимость независимости ДВР и добиться иностранной поддержки против большевиков, но его притязания на суверенитет звучали неубедительно из-за зависимости от Японии.

Хотя регионализм Краснощёкова, то есть концентрация всей азиатско-тихоокеанской политики в Чите, вначале получил одобрение Чичерина, московское руководство предпочло сделать центром транснациональных операций в Восточной Азии Иркутск. Согласно резолюции ЦК РКП(б) от 4 января 1921 года, коммунистическая пропаганда могла помешать важнейшей задаче ДВР, а именно сохранению мира с Японией. Но резолюция не уточняла, означает ли это полное исключение ДВР из транснациональной деятельности. Это умолчание, а также медленность связи между Москвой и Иркутском, с одной стороны, и Китаем, с другой стороны, позволили Юрину, официально находившемуся в Китае с дипломатической миссией, в конце 1920 – начале 1921 года подчинить себе Григория Наумовича Войтинского. Тем временем Дальбюро попыталось добиться прикрепления к себе Секвостнара, обратившись с соответствующим запросом в Сиббюро: таким образом Дальбюро пыталось закрепить за собой роль центра восточноазиатской политики^[772]. В конце января 1921 года Дальбюро было вынуждено смириться с передачей транснациональной политики в Иркутск, но все равно продолжало сотрудничать с Шанхайской группой корейских социалистов. Кроме того, даже после того, как в Иркутске был создан Дальневосточный секретариат Коминтерна под руководством Шумяцкого, Дальбюро не торопилось переправлять в его распоряжение китайскую коммунистическую организацию, вызвав жалобы Шумяцкого в ЦК РКП(б) и в Исполком Коминтерна^[773].