Читать книгу - "Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи - Джон Кампфнер"

В начале 1980-х, когда госдепартаменту пришлось рассекретить часть своих шифрограмм по Закону о свободном доступе к информации, стали известны весьма яркие подробности американской политики того периода; все это было опубликовано в книге The Congo Cables. Из документов стала ясна степень причастности американцев к событиям того времени, готовности закрывать глаза на нарушения прав человека и коррупцию при Мобуту, пока он строил свой режим как бастион против коммунизма.

Ни один лидер на континенте (за исключением правителей ЮАР во время апартеида) не имел настолько свободного доступа к американским президентам, как Мобуту. В мае 1963 года состоялась первая из множества его поездок в Белый дом. Во время традиционной совместной фотосъемки президент Кеннеди польстил Мобуту: «Генерал, если бы не вы, все бы рухнуло и коммунисты взяли бы верх»[629]. Мобуту отвечал со всей возможной скромностью: «Я лишь делаю, что в моих силах»[630]. Согласно одной из телеграмм, после осмотра военных баз США Мобуту заявил, что хочет послать туда на обучение ряд конголезских студентов. Он также хотел организовать полуторамесячное обучение прыжкам с парашюта для себя самого и еще десяти офицеров в Форт-Беннинг. Кеннеди сказал, что будет счастлив помочь.

Американский президент выделил Мобуту военный самолет C-45; кстати, весьма старомодный по сравнению с частными «Конкордами», которыми Мобуту пользовался впоследствии[631]. Президенты — республиканцы и демократы — сменялись, а подход оставался тем же. Ричард Никсон превозносил экономические успехи Мобуту. «Вы молодой представитель молодой нации, — заявлял он. — Мы многому можем у вас поучиться»[632]. При президенте Джимми Картере Мобуту получал почти половину всего финансирования, выделяемого США Африке. Несколько лет спустя Рональд Рейган, приветствовавший его в Белом доме, назвал его «голосом здравомыслия и доброй воли». Оба американских президента были прекрасно информированы о масштабах коррупции и личного обогащения в Конго. Но у них имелись более высокие приоритеты: помощь антикоммунистическим режимам и привилегии для западных компаний, занимавшихся вывозом сырья.

Одним из важнейших свидетелей этих событий был Ларри Девлин, начальник резидентуры ЦРУ в Конго с 1960 по 1967 годы, вызвавшийся быть наставником диктатора. Вначале он помогал внедрить представление о Мобуту как патриоте: «Он был смелым человеком и твердым, но реалистически настроенным националистом, когда я работал с ним в 1960-х»[633]. После того как Мобуту сошел со сцены, Девлин и другие американцы продолжали настаивать, что у них не было другого выбора, кроме как поддерживать его. В Конго, доказывали они, шла реальная война, и если бы СССР победил, это изменило бы облик африканского континента и всего остального мира. Публичные рукоплескания и поддержка, оказываемые руководителям вроде Мобуту, были стандартной практикой. Американцы стремились найти полезных друзей везде, где только можно, независимо от их отношения к правам человека и демократии или финансовой честности. Представителям династии Сомоса, сорок лет правившим Никарагуа, был гарантирован теплый прием в Белом доме. Первый Сомоса поддерживал с американцами настолько тесные связи, что дома его прозвали «Эль Янки». Его сын по прозвищу «Тачито» присутствовал на инаугурации Кеннеди и предлагал свою помощь в свержении Фиделя Кастро[634].

В 1965 году умерли последние надежды на то, что Конго преодолеет нестабильность и придет к конституционному или демократическому правлению. На парламентских выборах президент Касавубу противостоял премьер-министру Чомбе; президент пытался снять премьера с его поста. Эта патовая ситуация предоставила Мобуту возможность, которой он долго ждал. Армия вмешалась в дело и заменила все ключевые фигуры в руководстве страны, назначив президентом Мобуту. Это был один из первых военных переворотов в Африке, и он бы не состоялся без наемников, нанятых на американские деньги, а также тайной помощи США в подавлении региональных восстаний. Мобуту немедленно консолидировал власть, забрав себе чрезвычайные полномочия и проведя референдум, на котором новая конституция была «одобрена» 98 % голосов. Сначала Мобуту был популярен: он разыграл карту народного недовольства политиками и ввел разного рода патриотическую символику. Его объявили «воплощением нации», и его решения были «выведены за рамки различных статей конституции, которые в определенной степени ограничивают полномочия президента». Его цель, как он сообщил народу в одном из первых обращений, — «спасти нацию, положить конец хаосу и анархии»[635]. Мобуту, умелый оратор, мастер популистской фразы, без предупреждения наносил визиты в школы и больницы, регулярно бывал в реставрированной больнице Мамы Йемо (ее он назвал в честь своей матери). Мобуту «убедил» дружественно настроенных бизнесменов купить телевизоры во все палаты, а потом дал знать, что доволен их благотворительными поступками[636].

Он подавлял оппозицию в любых формах. Во время одной из демонстраций солдаты застрелили пятьдесят студентов, и семьям так и не отдали их тела. Лидеры оппозиции навсегда исчезали в военных лагерях[637]. Хотя диктатура Мобуту становилась все более брутальной, его стиль правления не вызывал никакого осуждения на Западе. Столкнувшись с серией восстаний, прежде всего на востоке страны, он отреагировал тактикой кнута и пряника, которая служила ему хорошую службу и в следующие двадцать пять лет. Некоторых мятежников амнистировали, других убили. Выбор тех и других был во многом произвольным. Четырех министров публично повесили. Пьеру Мулеле, убежденному маоисту, возглавившему восстание в одной из провинций, выкололи глаза и оторвали гениталии[638].

Вашингтон обеспечивал свою марионетку информацией и помощью, необходимой, чтобы справиться с любыми угрозами для его власти. В 1966 году американская разведка предупредила его, что сторонники Чомбе планируют мятеж. «Заговорщики-пятидесятники», как их называли, были признаны виновными после десятиминутного рассмотрения дела в военном суде. Всех их повесили[639]. Казнь была организована небрежно, и жертвы умирали на протяжении двадцати минут на глазах у огромной молчаливой толпы. Мобуту так объяснил повешения бельгийскому журналисту: