Читать книгу - "В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Андрей Окулов"

Так всё и началось. Москву, слава Богу, не сдали, но в конце сорок первого разведчики, решив «боевую группу эстрадников» распустить, предложили мне тренировку для операций за линией фронта в немецкой форме. А кадровым офицером разведки меня сделали лишь в 1951 году, когда я уже проработал десять лет. Сначала — действуя в немецкой форме на территории, оккупированной немцами, а потом, по разным легендам, за рубежом.

— Во время войны вы участвовали в ликвидации гауляйтера Белоруссии Кубе. Как вам удалось вжиться в образ немецкого офицера и столь блестяще выполнить задание?

— Подготовка заняла больше года и была очень интенсивной. Меня поселили на конспиративной квартире, где также жил один немецкий антифашист, Карл Клейнюнг. Мне была уделена роль старшего лейтенанта тайной полевой полиции, а Карлу предстояло стать моим адъютантом — «унтер-офицером» той же службы. У этой особой полиции было право действовать в гражданской одежде, и это нам очень помогло на оккупированной территории. Однако к военной форме тоже надо было привыкнуть, как и к немецкой муштре. Мы с Карлом не только говорили только на немецком языке (он почти не знал русского), но и систематически посещали лагерь военнопленных в Красногорске, изучая поведение немецких военных. Портные службы приспособили немецкие формы к нашим размерам и выбрали ордена. Формы были трофейные, но в очень хорошем состоянии. Кроме работы в Красногорске, мне также пришлось заниматься со специалистами по немецкой культуре, истории фашизма и его ритуалов. Меня даже научили барабанить на пианино и напевать «Лили Марлен».

В конце концов нас отправили в качестве военнопленных в Оболовский лагерь, где мы прожили месяц среди немцев. Я не был разоблачен. Не был я разоблачен и в Минске, где для собственной уверенности мы с Карлом провели вечер в офицерском клубе. Карлу, как моему адъютанту, разрешили сопровождать меня, хотя сидеть он был обязан за отдельным столом, резервированном для низких чинов. В общем, всё обошлось и вошло в историю, когда был ликвидирован Кубе.

Думаю, что помогло мое легкомысленное отношение к опасности, свойственное ранней молодости.

— После войны вы получили задание убить Керенского. Почему оно было сорвано?

— В феврале 52-го Керенского собирались сделать председателем объединенного Комитета русской эмиграции, для координации борьбы с большевиками. Сталин испугался и приказал через Игнатова, руководителя «органов» в то время, поручить генералу Судоплатову немедленно ликвидировать Керенского, который тогда жил в Париже.

— А из зарубежных специалистов Судоплатова офицеров, знакомых с Парижем, знающих языки и для Франции и для легенды, способных не только легко попасть туда, но и свободно там передвигаться, под рукой оказался я один. И Судоплатов легкомысленно назвал Сталину мое имя.

Я только что вернулся из поездки по Западной Европе, включая Францию. Чего Судоплатов не учел, это того, что такое задание я никогда не принял бы. Правда, во время операций на оккупированной территории мне пришлось застрелить немецкого солдата, но это было необходимо, иначе ему удалось бы убежать от нас, выдать нас карателям, и не только наш отряд, но и вся деревня, приютившая нас, были бы уничтожены. И это была война, когда законы совести — другие. Я уверен, что генерал думал об этом военном эпизоде, когда через Игнатова назвал Сталину мою фамилию. Эта ошибка поставила Судоплатова в исключительно опасное положение.

С документами на имя одного, искусственно созданного для меня австрийца Хофбауера, произошли некоторые неприятности во время таможенного контроля при моем возвращении в Австрию из Швейцарии. Но такие инциденты были обычным явлением в жизни и деятельности австрийских коммерсантов, роль которого я играл. В то время я уже пытался уйти из разведки и преувеличил значение этого мелкого инцидента. Судоплатов не знал, что я всё уладил с австрийскими властями, хотя и не доложил об этом моим начальникам.

Поэтому, отдавая мне приказ о ликвидации «человека в Париже» (он не назвал имя намеченной жертвы), генерал сообщил мне, что его службе удалось получить подлинный швейцарский паспорт и к Хофбауеру я не буду иметь никакого отношения. Но я категорически отказался от задания. Такой поступок в обычных условиях означал бы расстрел и ссылку моей семьи.

Но решение об отказе я принял вместе с моей женой — Еленой Хохловой, и мы были готовы идти на любой риск. Тем более, что условия были далеко не обычные, и мы это понимали. С известной точки зрения Сталина, генерал, как мой многолетний начальник и в какой-то степени — ментор, отвечал за мою лояльность головой. Если бы он открыл настоящую причину срыва операции, мы погибли бы, но не только карьера Судоплатова была бы закончена, но и он сам вряд ли уцелел бы. И генерал решил солгать безжалостному хозяину. Невероятно, но это было именно так. Он заявил Сталину, что, как внезапно выяснилось, мои австрийские документы не могут быть использованы для передвижения по Европе из-за досадного инцидента с таможней. Ложь исключительно опасная, но генерал, видимо, ничего другого придумать не смог. Однако эта примитивная ложь сработала — жизни генерала, моя и моей семьи, да заодно и Керенского были спасены.

— В 1954 году в Москве принимается решение о ликвидации главы Закрытого сектора НТС Г. С. Околовича. Кто принимал это решение, почему в Политбюро так боялись НТС и какая роль в этой операции была отведена вам?

— Решение о ликвидации Околовича было принято лично Хрущевым, и он вынес его на Политбюро. Хрущев тогда старался создать образ активного и энергичного деятеля, целя на место Маленкова, в то время генерального секретаря. Политбюро единогласно утвердило творческое предложение Хрущева потому, что после восстаний в «народных демократиях» и поимки нескольких людей Околовича на территории Советского Союза, вожди очень опасались, что россияне в конце концов проснутся и Полибюро придется так же, как их коллегам в Восточной Германии, удирать в панике куда попало. Решение было принято в конце лета 1953 года.

Хрущев вообще забирал в то время органы безопасности в свои руки. Ненавидя Судоплатова за его откровенные высказывания о руководящей роли Хрущева в террористических акциях «органов», кандидат в генсеки выдвинул Панюшкина на роль шефа разведки и в тесном контакте с ним разработал план устранения Околовича.

Главные трудности были в подборе надежных и опытных агентов и кадрового разведчика для организации и контроля зарубежной части операции. Заместивший Судоплатова полковник Студников по каким-то мне неизвестным причинам решил, что Хохлов, хорошо знакомый с Западной Европой и много раз там бывавший, подойдет к такому назначению. Я думаю, что полковник Мирковский, Герой Советского Союза и мой непосредственный начальник по работе в Австрии, рекомендовал меня. Бедному Мирковскому, очень хорошему и честному человеку, пришлось потом дорого заплатить за свое доверие ко мне. Но я знал, как Мирковский презирал деятельность спецслужбы, называя всех нас, и себя в том числе, «мусорщиками революции». Он, наверное, испытал облегчение, когда в 1954 году, после провала операции, ему предложили уйти в отставку. Уверен, что Мирковский был в какой-то степени этому рад.