Читать книгу - "В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Андрей Окулов"

— Исполнительное бюро было арестовано в полном составе?

— Все — Байдалаков, Поремский, Брунст и Вергун. Позже было создано запасное Исполнительное бюро — Околович, Мамуков; Трухин принимал участие в его работе, но был в стороне — он и Меандров были прикрыты тем, что состояли в окружении Власова.

— В связи с этим, кем и с какой целью было совершено убийство А.Э. Вюрглера в Варшаве?

— Здесь есть разные версии. Дело в том, что в гестапо работали НКВДисты, это я знаю по себе — один из моих следователей был агент НКВД Майковский, из Киева. Гестапо в Варшаве тоже было инфильтровано. Главная причина убийства Вюрглера — его связь с польским подпольем, его роль при переброске членов НТС в Россию и его осведомленность о проникновении советской агентуры в гестапо. Глава русской эмиграции в Варшаве Войцеховский пишет об этом, но довольно глухо.

— Когда арестовали вас и как это произошло?

— Меня арестовали в сентябре 1944 года, в редакции «Нового слова». На допросах интересовались двумя вещами: антинемецкой деятельностью на оккупированных территориях и связями с англичанами и американцами. О том, что я входил в БОН — группу по работе с военнопленными, они, очевидно, не знали. К связям с союзниками я никакого отношения не имел, но часто бывал у Мирослава Генриховича Гроссена, члена НТС, швейцарского подданного, жившего в Берлине. Он через знакомство с одним швейцарским журналистом и осуществлял контакты с англо-американцами, но о сущности их мне не было известно ничего.

— Кто вас допрашивал?

— Один — Майковский из Киева, фамилию другого я не помню. Майковский исчез после войны, второй неожиданно оказался в Аргентине и в гебистской газете «Голос Родины» под псевдонимом печатал свои воспоминания о деятельности НТС, упоминая и свое участие в следствии. Сам он — из Харькова.

— Как вы определили, что Майковский — НКВДист?

— Тогда — инстинктивно, а после войны это уже было широко известно. Их допросы длились недолго — уже было решение об отправке нас в концлагеря. В течение сентября у меня было три-четыре допроса, потом я просто сидел в одиночке.

— В тюрьме на Александерплатц?

— Да, до того момента, когда после выхода «Пражского манифеста» Власова, благодаря нажиму Меандрова и Трухина, дело отправили на переследствие. Его уже вели немцы — два следователя, переведенных в гестапо из уголовной полиции. Это были типичные чиновники — один по фамилии Фритце, другой — Ротцолль. Это, в известной мере, был спуск на тормозах — формальный акт для того, чтобы задержать отправку в лагерь. Вскоре в здание тюрьмы на Александерплатц попала бомба и меня перевели в тюрьму на Плетцензес, где я находился до 7 апреля 1945 года.

— Как мотивировали ваше освобождение?

— Никак. Прямо из тюрьмы я поехал к Геккерам. Это одна из семей, которые беспокоились об арестованных членах Союза. Сам Михаил Геккер сидел в гестапо — его освободили раньше меня. Там я и пробыл до отъезда из Берлина на юг.

— Какова была конечная цель вашей поездки?

— Была инструкция членам Союза — сосредотачиваться в районе Фюссена. Наша группа, семь человек, до Фюссена так и не добралась — там уже были французские войска. Конец войны я встретил в маленькой баварской деревушке возле города Инголынтадт.

— Сколько членов НТС за время войны погибло в немецких концлагерях?

Известны фамилии примерно пятидесяти человек — и то только эмигрантов. А сколько погибло членов НТС — советских граждан, установить просто невозможно.

— Есть версия, что НТС был предложен план продвижения Власовской армии на соединение с партизанами Драже Михайловича в Югославии…

— Не знаю, был ли предложен этот план Союзом, но он существовал — соединиться с казачьими частями и всем вместе двигаться в Югославию на соединение с антикоммунистическими партизанами.

— Скажите, после войны отношение к НТС союзников — англичан и американцев, каким оно было? Не пытались ли они обвинить НТС в коллаборации с немцами?

— Нет, единственное, в чем выразилось отрицательное отношение, во всяком случае, в беженском лагере Менхегоф, в котором после войны фактически был центр НТС, — нас выкинули из лагеря, после чего мы оказались на нищенском пайке — лагеря же перемещенных лиц в то время снабжались неплохо. Тогда же закрыли журнал «Посев» — за антисталинскую позицию. Возобновить выпуск журнала удалось в 1947 году, когда мы получили официальную лицензию от американских военных властей.

Что касается коллаборации и денацификации, обвинений в «убийствах детей», то если бы за этой советской пропагандой скрывались какие-либо факты, при том преследовании нацистских преступников, которое велось в послевоенные годы, и продолжалось десятилетиями после окончания войны — многих ведь ищут до сих пор, то советская сторона должна была бы представить доказательства, но кроме клеветы в советской прессе ничего не было. К примеру — в конце 1978 года в одном из малоизвестных парижских издательств «Эдисьон Рамсе» вышла в свет книга «Досье неонацизма», автор которой, некто Патрис Шероф, с подачи советского посольства привел в ней «факты преступлений» членов НТС во время войны. Мы подали в суд. Автор опять обратился в советское посольство за помощью — протоколами допросов членов НТС, захваченных органами НКВД в конце войны. Французский суд внимательно изучил предоставленные документы и вынес приговор — обвинения, выдвинутые в книге, являются клеветническими, глава, касающаяся членов НТС, должна быть из нее изъята, автор приговорен к штрафу.

Все эти демарши советской пропаганды были следствием того, что мы еще в 1946 году, находясь в беженском лагере, начали печатать листовки и вести пропаганду на Группу Советских войск в Германии. А чем дальше — тем больше. Это и вызвало массированный поток советской пропаганды против нас. Нормальное явление.

— Да, на врагов не обижаются. Большое спасибо, Евгений Романович.

Франкфурт-на-Майне, 1992 год.