Читать книгу - "Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский"

По сути, Моллов предлагал отнять у высшего военного командования контроль над контрразведкой, а по возможности и военной разведкой, предоставить практически неограниченные полномочия подконтрольным жандармскому начальству КРО и полевым жандармам, поставить все неслужебные контакты офицерского корпуса под ежедневное наблюдение сыска. Он хотел создать жестко централизованную спецслужбу, которая объединяла бы все три отрасли государственной безопасности и имела возможность отдавать распоряжения иным ведомствам. Руководя контршпионской деятельностью, она подспудно контролировала бы всю секретную переписку военных и собирала справки о нравственных качествах (компромат) на весь личный офицерский состав. Моллов отдавал себе отчет в том, что руководство армии может не согласиться на такое радикальное преобразование, заложив в проект возможность торга с генералами.

В целом предложения соответствовали идеям Белецкого, однако нуждались в серьезной доработке. Нельзя сказать, чтобы все чины ОКЖ разделяли мнение Моллова. Например, начальник Петроградского охранного отделения генерал К. И. Глобачев, наоборот, предлагал координировать военную контрразведку с разведкой Генерального штаба, не вовлекая в данную сферу политический сыск^[959]. Судя по пометкам Белецкого на полях доклада Моллова, он принял сторону последнего. Однако вышеприведенный проект нельзя было подать в Военное министерство и Ставку без должного повода. Был найден уже много раз обсуждавшийся предлог: военная контрразведка арестовывает и высылает большое количество невиновных людей.

11 ноября 1915 г. Белецкий направил секретное письмо № 104076 на имя начальника штаба, Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева. Констатируя, что в Енисейской губернии скопилось более 4000 высланных из прифронтовой зоны, Степан Петрович отмечал, что в их числе попадаются лица, деятельность коих, являясь нетерпимою в районе военных действий, не требовала применения к ним столь суровой меры, как высылка в Сибирь^[960].

Он предлагал во всех случаях высылки людей передавать предполагаемых к депортации гражданским властям и одновременно сообщать ДП МВД сведения, на основании которых было принято данное решение. «Сведения эти будут рассматриваться в спешном порядке Особым совещанием, образованным согласно ст. 34 Положения о государственной охране, причем лица, заподозренные в шпионстве и вообще в проступках более серьезного характера, будут высылаться совещанием в сибирские губернии под гласный надзор полиции на срок до пяти лет, а остальные будут водворяться под надзор же полиции на определенный срок в избранном ими месте жительства»^[961].

Хитрость хода Белецкого состояла в том, что КРО высылали людей, как правило, без каких-либо серьезных оснований, по навету или неподтвержденному подозрению. Таким образом, предоставление всех данных на заподозренных в шпионстве руководству политического сыска дало бы массовый компромат на фронтовые контрразведки и основания для пересмотра всей организации контрразведывательной службы.

Одновременно 13 ноября по требованию Моллова генерал-квартирмейстер ГУГШ Леонтьев направил ему экземпляр одобренного Верховным главнокомандующим 6 июня 1915 г. «Наставления по контрразведке в военное время» и Положения о КРО^[962]. А уже 18 ноября в здании ДП МВД было созвано совещание по реформе контрразведки. В нем приняли участие: бывший начальник Варшавского ГЖУ А. П. Бельский, начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев, видный жандармский контрразведчик В. А. Ерандаков, директор департамента Р. Г. Моллов, член Совета министра внутренних дел С. Е. Виссарионов, вице-директор И. К. Смирнов и генерал для поручений при министре внутренних дел П. К. Попов^[963]. Состав участников имел принципиальное значение, он говорил о направлении этой работы в законное русло. Именно Бельский и Ерандаков были одними из главных оппонентов армейского начальства в вопросе о шпиономании, обоих их отстранили от ведения контрразведывательной работы из-за низкой раскрываемости и нежелания массово фабриковать дела.

Вскоре 24 ноября в газете «Новое время» вышла заметка «Новое делопроизводство», в которой подавалась не соответствовавшая действительности информация о том, что якобы в департаменте полиции было образовано особое делопроизводство по борьбе с немецким засильем и по делам, связанным с войной^[964]. Смысл статьи состоял в том, чтобы атаковать министра внутренних дел Хвостова, поставившего одним из основных направлений своей политики борьбу с немецким засильем. Возможно, ее автор был в курсе внутренней работы в ДП МВД. Есть косвенные данные, что контрразведка Северного фронта под руководством Батюшина и с ведома Бонч-Бруевича перехватывала телеграммы и прочие сообщения, которые вели местные жандармские управления^[965], – не исключено, что они смогли перехватить и информацию о подготовке преобразования контрразведки. На то, что авторство статьи принадлежало сотрудникам батюшинской контрразведки, указывал тот факт, что в ноябре 1915 г. «Новое время» находилось под влиянием контрразведки Северного фронта и некоторые журналисты издания были ее штатными сотрудниками^[966]. На следующий день, 25 ноября 1915 г., главнокомандующий армиями Северного фронта Н. В. Рузский направил А. Н. Хвостову официальное письмо, довольно резкое по тональности. Используя текст статьи в качестве повода, генерал писал: «Независимо от сего до меня дошли слухи, будто бы Министерство внутренних дел и, в частности, департамент полиции, озабочиваясь «несовершенством постановки контрразведывательного дела в армии», намерено развить и дополнить правила, коими оно должно руководствоваться, для чего якобы было созвано особое совещание, вытребовавшее у Главного управления Генерального штаба «Наставление по контрразведке в военное время» и ныне его перерабатывающее. Если эти слухи основательны и если возникновение нового делопроизводства представляет собою их осуществление, прошу Ваше Превосходительство не отказать уведомить меня в возможно непродолжительном времени, насколько это соответствует действительности, в каких именно целях учреждено делопроизводство и в какое отношение предположено поставить его деятельность к контрразведке штабов армий и фронта»^[967]. В тот же день Рузский направил копию этого письма председателю Совета министров Горемыкину, с просьбой дать оценку действиям Белецкого^[968].