Читать книгу - "Девушки на выданье. Бал дебютанток - Вероника Богданова"

В такой малокомфортабельной обстановке мы проводим свои дни в постоянном состоянии начеку. Петергоф и все его окрестности усеяны увеселительными павильонами, голландскими мельницами, швейцарскими шале, китайскими киосками, русскими избами, итальянскими виллами, греческими храмами, замками в стиле рококо и т. д. и т. д., выстроенными императором Николаем для развлечения и ради забавы императрицы Александры Феодоровны, в которых она имеет обыкновение, когда она живет в Петергофе, проводить свои дни, бесконечно разнообразя свое пребывание. Например, утренний кофе подается в Ореанде, обед – в Озерках, вечерний чай – в Бабьем Гоне. Так как павильонов около тридцати, один прелестней другого, то нет недостатка в целях для бесконечно разнообразных прогулок. С утра видишь ездовых с развевающимися по ветру плюмажами, скачущими по всем направлениям, чтобы предупредить великих князей и великих княгинь и дежурных дам, что императрица будет пить кофе в таком-то и таком-то месте, куда вскоре и направляется фургон с «кафешенками» и кипящим самоваром, а за ним целый ряд нарядных экипажей с членами императорской фамилии; статс-дамы и фрейлины, разряженные с самой зари, с быстротою молнии устремляются к назначенному месту по шоссейным дорогам, которые между Ореандой и Бабьим Гоном составляют хорошо поддерживаемую сеть в 300 верст, единственные, увы, хорошие дороги во всей России. Так как никогда не известно, кто будет и кто не будет приглашен на эти собрания, ни то, на какое расстояние придется перенестись в кратчайший срок, так как большей частью запаздывающие ездовые передают вам приглашение за четверть часа до срока, приходится проводить целый день в известном напряжении: туалет приготовлен, экипаж заложен, вы сами с минуты на минуту готовы устремиться навстречу оказываемому вам почету.

Но часто случается, что вас нет среди избранных, приглашаетесь не вы, а ваша соседка по коридору, и ваши кружева и кисея подновлялись и извлекались на свет божий зря, а вечером те, кто не участвовал в этом катании императорской семьи в экипажах с английской упряжью, остаются одни по своим углам и не могут найти себе товарищей по несчастью среди разлетевшегося во все стороны общества; все это вас раздражает и омрачает ваше настроение. Идешь в одиночестве гулять по берегу моря, размышляя о суете земного величия, а я лично еще о невнимании ко мне императрицы, если случится, что в этой непрерывной толчее мне совершенно не удалось видеть ее в течение нескольких дней, и приходится убеждаться, что она даже не замечает моего скромного существования.

Даже природа здесь не дает никаких утешений поэтической душе человека, обиженного земными разочарованиями.

Несмотря на всю красоту струящихся фонтанов, тенистых аллей, цветущих лугов, болото, отвратительное болото всегда показывает кончик своего ушка. Если вы увлечетесь зеленым лугом и пойдете рвать полевые цветы или же углубитесь в чащу за ягодами или грибами, едва только ваша нога сошла с шоссейной дороги, весьма недвусмысленное бульканье предупреждает вас, что у вас под ногами болото, и вам приходится вернуться домой, чтобы переменить обувь; едва только солнце после знойного дня спускается к горизонту, как сплошной густой туман поднимается над землей и прозаическое ощущение охватывающей вас ледяной сырости отрывает вас от грез, навеянных прекрасным закатом солнца. Вы поспешно возвращаетесь домой, но тем не менее марабу и креп вашей шляпы, газ вашего платья уже превратились в какую-то тряпку, и вы начинаете высчитывать убытки и расходы, причиненные вам часом созерцания красот природы. Все это делает пребывание в Петергофе довольно неприятным для впечатлительной души.

Принадлежа к числу таковых, я там всегда мрачна, в дурном настроении духа, и это не делает меня слишком приятной в обществе; мне дают это чувствовать, оставляя меня в стороне. Я остаюсь одна, принимаю трагический вид и становлюсь смешной, что еще более усиливает мое недовольство Петергофом. Царское, может быть, не веселей, но там чувствуешь себя в исторической рамке империи, это дает какое-то нравственное оправдание вашего существования. В стенах дворца, еще полного присутствием Екатерины II, в торжественных аллеях великолепного парка, в котором она гуляла с Орловым, с Потемкиным, с Суворовым, вдохновляя эти великие умы и сильные характеры властным престижем своего гения и могущества и непреодолимым женским обаянием, в обстановке, на которой еще лежит ее отпечаток, сознаешь, что, будучи и мелкой фрейлиной, все же принадлежишь к какому-то великому порядку вещей, что высшая власть в России есть исторический факт, служение которому нужно считать для себя честью. Но совсем нехорошо, когда этот исторический факт принимает мещанские или институтские формы, как это имеет место здесь. Это аномалия, противоречащая правде вещей. Можно перенести много неприятностей от людей, которые воплощают в себе мировую историю, при условии, чтобы они оставались в своих нишах полубогов, но когда они выходят из них, живут в хижинах и катаются в кабриолетах, это в высшей степени действует на вас раздражающе…

11 июня.

Вчера, 10 июня, император, обе императрицы, великие княгини Мария Николаевна и Елена Павловна, великий князь Константин с женой, герцогиня Мекленбургская (сестра вдовствующей императрицы), дети царской семьи и все лица свиты совершили по морю поездку в Кронштадт, чтобы видеть английский флот, стоящий на якоре вблизи порта. День был чудесный, и воды залива отражали на своей ровной поверхности безоблачное небо. Императорская яхта прошла сквозь ряд канонерских лодок, совершенно новых.

Русский флот не имел еще ни одной в прошлом году, теперь он имеет их 60 благодаря заботам великого князя Константина, который, говорят, пожертвовал значительную часть своего состояния на постройку их. Я смотрела на него вчера, когда он ходил, сосредоточенный, по палубе с выражением жестким и малосимпатичным, но очень умным. Он невольно внушает интерес, но вместе с тем в нем есть что-то отталкивающее.

Высадившись в Кронштадте, мы воссели на ужаснейшие дрожки, которые сквозь густые облака пыли перенесли нас на батарею № 4, дальше всех продвинутую в море с северной стороны, откуда мы ясно видели девять неприятельских судов, качавшихся на якорях на расстоянии шести верст. Во время этой поездки я была с m-lle Раден, фрейлиной великой княгини Елены Павловны, которой я восхищаюсь не меньше, чем люблю ее. Это совершенно исключительная натура, которая кажется не на месте в банальной и пошлой придворной среде. С необычайно изящной манерой держать себя, с тоном и манерами в высшей степени благородными она соединяет исключительный ум, большое образование и, что важней всего остального, глубокое и искреннее религиозное и нравственное чувство. Чувствуется, что, несмотря на пустую и светскую среду, в которой она принуждена жить, все ее внутреннее существо принадлежит высшему идеальному миру и что ее слова и поступки исходят из этого высокого источника, не имеющего ничего общего с банальной действительностью ее внешней жизни. Она всегда производит на меня впечатление христианки первых веков, расцветшей, по недоразумению, в придворной среде. Я люблю быть с ней, хотя хорошо сознаю, до какой степени она выше меня, так что равных отношений между нами быть не может. Но она внушает мне желание стать лучше, и, проведя час в беседе с ней, я чувствую в себе больше мужества для борьбы с жизнью и с самой собой.