Читать книгу - "Русский Париж - Елена Крюкова"

Слава и счастье Германии!

Целую вашу ручку. Ваш Адольф».

* * *

Дым вился из черной трубки вишневого дерева.

Вился, уходил в потолок, вылетал в открытую форточку.

Он поежился под гимнастеркой лягушачьего цвета. Холодно. Зима ли, весна — непонятно. Время ползло под руками, чавкало тестом, таяло снегом. Он сам месит время. Он — повар. А все — его бараны. И он сам зарежет барана и зажарит на вертеле, вах. А потом польет красным соусом.

На столе — важная бумага. Он скосил глаза.

«СПИСОК ЛИЦ, ПОДЛЕЖАЩИХ СУДУ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР».

Стал читать. Гмерто, сколько народу! И ведь все предатели. Все — бесчестные сволочи. Борьба нового со старым идет вовсю. Никогда не бывало того, чтобы победа давалась без крови.

Читая — загибал пальцы. Досчитав до десяти — ставил палочку на чистом листе. Кончил. Палочки сосчитал. Оказалось — шестнадцать. Сто шестьдесят человек, значит; и еще семь, о-о-о-о. Уф! Сто шестьдесят семь.

Взял красный карандаш. Написал размашисто:

«ЗА РАЗСТРЕЛ ВСЕХ 168 ЧЕЛ. — ГОЛОСУЮ. И. С.»

Так, с этим покончено. Дальше. Что у нас дальше? А-а-а, шифровка. Строго секретно, подлежит возврату в течение сорока восьми часов.

«МОСКВА, ЦК ВКП(б), ТОВ. СТАЛИНУ.

Отправлена из Кирова в 16.30, поступила на расшифрование в ЦК ВКП(б) в 18.50.

В результате операций по первой и второй категориям в области вскрыто свыше 80 активно действовавших кулацких, белогвардейских, церковно-сектантских организаций, групп. В частности, выявлена значительная засоренность на железнодорожном транспорте, где подлежит изъятию свыше 600 человек белогвардейско-кулацкого элемента.

Прошу об увеличении лимита по первой категории дополнительно на 400 человек, второй категории дополнительно на 800 человек.

Секретарь обкома РУСАКОВ».

Пососал трубку. Выпустил дым, как Сивка-Бурка, изо рта и ноздрей. Хлюпнул носом: простыл, надо бы чай с лимоном и медом. Потянулся, хлопнул ладонью по форточке, та закрылась с треском. Тем же красным учительским карандашом, будто ошибки поправляя, наискосок написал на шифровке:

«УВЕЛИЧИТЬ ПО ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ НЕ ДО 400, А ДО 800 ЧЕЛОВЕК, А ПО ВТОРОЙ КАТЕГОРИИ — НА 1500 ЧЕЛОВЕК. И. СТАЛИН».

Все, теперь на подпись товарищу Молотову. И дело сделано, ага.

Люди — куклы. Они сделаны из кожи и сукна, из собачьих костей и стриженой свиной щетины. Они куклы, а когда кукол слишком много, их надо закапывать и сжигать. Куклам нельзя давать размножаться. Иначе они съедят кукольника.

Вскинул глаза. Рама окна неожиданно глянула распятием. Поежился. Высыпал пепел из трубки в массивную малахитовую пепельницу.

Зачем-то вспомнил, как он, цыпленок, семинарист, писал ночью стихи.

Он писал стихи девушке. Он ее видел один раз на рынке, когда покупал мацони. И больше не видел никогда. А стихи писал. Не читал никому.

Странно, он помнит их.

Губы сами разлепились. Он, тяжело дыша, произнес медленно, размеренно:

— Фея дальних дней, до свидания! Бирюза твоя — как рыдание. Что без бирюзы наше прошлое? Пустота — без слез, без дыхания.

Красные резолюции сочились кровью. Он усмехнулся. Фея дальних дней стала толстой квашней и умерла среди горшков и кастрюль. На кладбище в Гори ее могила. А он жив, и убивает других. Правильно! Хозяин должен резать овец и рубить шеи петухам. Без ножа и топора он — не хозяин.

* * *

Хорошо быть молодой. Сила так и играет в теле.

Тело может не есть, не пить… ну, это слишком жестоко: скудно есть и плохо пить! — а радость так и летит из него вон, так и взвивается!

«Мамочка, я так рада Вам писать!

Дорогая мамочка, как Вы там с Никой без нас, в Париже? Конечно, я скучаю по Парижу, и даже еще как! В первую очередь — по Вас и по Нике. Потом — по мадам Козельской и ее танцклассу. Потом, я часто вспоминаю наших девочек — Амриту и Изуми; они были такие светлые, благородные! Я уже начала учить их русскому языку. Мамочка, когда-нибудь я хотела бы поехать в Индию — это волшебная страна сказок! Там я делала бы зарисовки слонов, обезьян и древних индийских храмов. И танцовщиц! Амрита танцевала мне танец поклонения Шиве — это такое чудо!

Мама, так хорошо в СССР! В Москве просто чудесно! Все веселые, такие радостные! Все строят лучшее будущее. Такие красивые дома выстроили — высотные! Они окружены статуями рабочих, крестьян, жниц, металлургов, доярок, сеятелей. Эти могучие фигуры так вдохновляют, когда бежишь мимо! Мамочка, я хожу на курсы в Художественный институт, учусь рисовать. Танцы не бросаю, но пока занимаюсь самостоятельно! Я же все па помню, что показывала нам мадам Козельская!

Папа устроил меня работать. Я работаю уборщицей в парикмахерской. Подметаю волосы, надо приходить два раза в день — утром и вечером. Работа легкая, мамочка, вы не беспокойтесь, и по времени удобно. Очень много свободного времени остается.

Мамулечка, напишите, прошу, как Вы и как Ника? Я сегодня видела Нику во сне. Он держал на руках белого кота. И у него самого лицо было, как у кота. Не голодаете ли вы? Только не голодайте! Если трудно с деньгами — дайте сразу знать! И папа найдет способ переправить Вам деньги в Париж оказией.

Я питаюсь хорошо: утром овсянка, как всегда, днем иногда обедаю в столовой, а вечером или овсянка, или перловая каша, или огуречный салат. Пью чай самый дешевый, грузинский, он очень вкусный. В Москве очень вкусный хлеб ржаной, у нас во Франции такого хлеба нет!

Мамочка, Вы ничего не думайте плохого, нам тут отлично. Завтра отправляем вам с Никой посылочку: пряники, кремлевскую халву, три пачки грузинского чая и антикварное издание А. С. Пушкина в одном томе, 1902 года. Мамочка, дорогая, берегите себя, высыпайтесь, долго не сидите ночами и меньше курите. Целую Вас и Нику крепко-крепко и обнимаю. Ваша Аля».

Закрыла глаза. Улыбнулась.

На столе стыл в стакане с подстаканником хваленый грузинский чай.

Рядом лежала сушка.

Рядом с сушкой — книжка. Сигрид Унсет, «Кристин, дочь Лавранса».

Она не написала матери лишь об одном. О том, что влюбилась.

* * *

Корабль мотало: то плавно качало, то ветер играл одиноким железным ящиком в темно-синей, искристо-черной хляби, и тогда корабль бросало туда-сюда, и при резком наклоне вещи падали с полок.

Вещи падали. А она не могла встать, чтобы поднять их.

Лежала. Лежать всегда. Лежать до скончанья дней. Дни, кончитесь скорей! Она не выдержит лежать всю жизнь.

Пароход плыл в Америку, и она понимала — это значит домой. Глаза сухи — после того как ее оживили, она сразу, за сутки, выплакала все слезы. Что толку плакать, если нет ног?