Читать книгу - "Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан"

10 мая 1774 г. умер Людовик XV, в то время, когда волнения в северо-американских колониях быстро шли к своему апогею. При его юном преемнике, Людовике XVI, политика мира на континенте, дружественного союза с Испанией и количественного и качественного восстановления флота продолжалась. Это была внешняя политика Шуазеля, направленная против морского могущества Англии, как против основного врага Франции, и в пользу морской силы последней, как главной опоры нации. Инструкции, данные, как утверждает один французский морской историк, новым королем своим министрам, характеризуют дух его царствования вплоть до революции, независимо от того, исходили ли они непосредственно от короля.

«Наблюдать за всеми признаками приближающейся опасности; следить с помощью крейсеров за подступами к нашим островам и за входом в Мексиканский залив; следить постоянно за тем, что происходит на Ньюфаундлендских отмелях, и за направлением английской торговли, наблюдать в Англии за состоянием войск, вооружении и общественного кредита и за министерством; ловко вмешиваться в дела британских колоний, предоставлять колонистам-инсургентам средства на приобретение оружия, сохраняя при этом строжайший нейтралитет; строить флот активно, но бесшумно; ремонтировать военные корабли; наполнять наши склады и постоянно иметь наготове средства для быстрого снаряжения флотов в Бресте и Тулоне, в то время как Испания будет готовить свой флот в Ферроле; наконец, при первой серьезной опасности разрыва собрать многочисленные войска на берегах Бретани и Нормандии и приготовить все для вторжения в Англию, чтобы принудить ее сосредоточить свои силы в метрополии и таким образом ограничить возможность ее сопротивления на окраинах империи»^[113].

Такие инструкции, – давались ли они сразу, как выражение всесторонне и хорошо обдуманного плана, или от случая к случаю, – показывают, что все было точно предусмотрено, и дышат убежденностью, которая, если бы Франция прониклась ею раньше, сильно изменила бы историю ее и Англии. Но исполнение было менее совершенно, чем замысел.

Однако в деле развития флота пятнадцать лет мира и настойчивой работы дали хорошие результаты. Когда война разразилась открыто в 1778 г., Франция имела восемьдесят линейных кораблей в хорошем состоянии и шестьдесят семь тысяч матросов были занесены в списки морского рекрутского набора. Испания, вступив в войну в 1779 г. в качестве союзницы Франции, имела в своих портах около шестидесяти линейных кораблей. Этим соединенным силам Англия противопоставила двести двадцать восемь кораблей всех классов, из которых около ста пятидесяти были линейные. Однако кажущееся равенство сил нарушалось, к невыгоде Англии, большей величиной французских и испанских судов и наличием на них более сильной артиллерии, но, с другой стороны, ее сила как принадлежавшая одной нации, сохраняла за собой превосходство единства цели. Союзникам суждено было прочувствовать общеизвестную слабость морских коалиций, так же как вырождение органов управления Испании и недостаток привычки, можно даже сказать, не боясь впасть в ошибку, склонности к морскому делу у обеих наций. Морская политика, при которой Людовик XVI начал свое царствование, была доведена до конца; в 1791 г., через два года после созыва Генеральных Штатов, французский флот насчитывал восемьдесят шесть линейных кораблей, превосходивших как по размерам, так и по конструкции английские корабли того же класса.

Таким образом, мы подошли к началу истинно морской войны подобной которой, – как с этим согласится всякий, кто будет внимательно следить за нашим повествованием, – не было со дней Рюйтера и Турвиля. Величие морской силы и ее значение, быть может, более ясно выказывалось бесконтрольным господством и вытекавшим из него возвеличением одной воюющей стороны, но урок преподанный этим, хотя и более поразительный, не представляет такого живого интереса, как зрелище той же морской державы, встретившей достойного ее врага и вынужденной проявить максимум энергии в борьбе, угрожавшей не только ее самым ценным колониям, но и ее собственным берегам. Вследствие обширного и разбросанного характера Британской империи борьба эта велась во всех частях света, и внимание изучающего ее привлекается то к Ост-Индии, то к Вест-Индии, то к берегам Соединенных Штатов, то к берегам самой Англии, к Нью-Йорку и Чезапикской бухте, то к Гибралтару и Менорке, островам Зеленого Мыса, мысу Доброй Надежды и Цейлону. Флоты одной стороны встречаются теперь с равновеликими им флотами противников, и общая погоня и mêlée (свалка), которые характеризовали сражения Гауке, Боскауэна и Ансона, хотя изредка все еще имеют место, сменяются теперь осторожными и сложными маневрами, очень часто ни к чему не приводящими, что составляет главную особенность этой войны. Превосходство французов в тактическом искусстве придало этому столкновению ту особенную черту их морской политики, которая подчиняла задачу достижения контроля над морем путем уничтожения флотов неприятеля, его организованной силы обеспечению успеха определенных операций, удержанию определенных пунктов достижению определенных конечных стратегических целей. Нет нужды стараться навязать другим убеждение автора этого труда, что такая политика, – хотя и применимая в исключительных случаях, – как правило, ошибочна; но в высшей степени желательно, чтобы все лица, ответственные за ведение морских дел, признали, что существуют эти два направления политики, прямо противоположные друг другу. В одном имеется прямая аналогия с войной за обладание определенными позициями, тогда как объектом операций другого является та сила, уничтожение которой оставляет такие позиции беззащитными и неизбежно обрекает их на падение. Установив различие между этими двумя противоположными направлениями, надлежит рассмотреть результаты их обоих, взятые из истории Англии и Франции.

Не такими, однако, осторожными воззрениями хотел сначала связать своих адмиралов новый король. В инструкциях, адресованных графу д’Орвилье (d’Orvilliers), командовавшему первым флотом, посланным из Бреста, министр от имени короля говорит:

«Ваша обязанность состоит теперь в том, чтобы вернуть французскому флагу тот блеск, который он некогда имел; несчастья и ошибки прошлого не должны повториться; только блестящими сражениями может надеяться флот достигнуть этого. Его величество имеет право ожидать величайших усилий от своих офицеров… В какие бы обстоятельства ни был поставлен флот короля, распоряжения его величества, которые он настоятельно обязал меня внушить зам, так же как и всем, подчиненным вам офицерам, требуют, чтобы его корабли атаковали неприятеля с величайшей энергией и защищались во всех случаях до последней крайности».

И далее в том же духе; один французский офицер, воззрений которого на эту фазу французской морской политики мы еще не приводили, говорит:

«Как отличен этот язык от того, которым говорили с нашими адмиралами в течение последней войны, ибо было бы ошибкой полагать, что они следовали добровольно и в соответствии со своим темпераментом робкой и оборонительной системе, которая преобладала в тактике флота. Правительство, всегда считавшее чрезмерными издержки на содержание флота, слишком часто приказывало (предлагало) адмиралам держаться в море как можно дольше, не вступая в настоящие сражения или даже в стычки, которые всегда очень дороги, так как следствием их может быть потеря трудно заменимых кораблей. Часто им предписывалось, даже при необходимости принять сражение, не ставить на карту судьбу своих эскадр слишком решительными схватками. Вот почему они считали себя обязанными отступать, лишь только бой начинал принимать серьезный характер. Таким образом, французы приобретали пагубную привычку добровольно уступать поле сражения, если только неприятель, даже слабейший, чем они, смело оспаривал его у них. Выходило, следовательно, что наши флоты посылались навстречу неприятелю только для того, чтобы постыдно отступать под его напором, принимать бой, вместо того чтобы предлагать его; начинать сражение только для того, чтобы потерпеть кажущееся поражение; разрушать моральную силу, с тем чтобы спасти силу материальную, – таков был дух, который, как было справедливо сказано Шарлем Дюпэном (Charles Dupin), руководил французским министерством той эпохи. Результаты известны»^[114].