Читать книгу - "Годы и войны - Александр Горбатов"

Страшное по силе и ожесточенности сражение разыгралось на второй день. Он был таким же пасмурным, как первый. Противник этим воспользовался, перебросил на наш участок все свои резервы и, кроме того, скрытно подвел (как выяснилось в ходе боя) моторизованную дивизию «Великая Германия», которая прежде находилась у южной границы Восточной Пруссии, в районе города Вилленберг, и разведкой на нашем направлении не отмечалась. Воспользовавшись туманом, дивизия за сутки незаметно сосредоточилась перед участком нашего прорыва с задачей восстановить положение сначала на фронте нашей армии, а потом и в полосе левого соседа.

Мы намечали возобновить наше наступление в девять часов, но противник нас упредил. Он начал свою контрартподготовку в восемь часов двадцать минут огнем двадцати трех артиллерийских, семнадцати минометных батарей, нескольких дивизионов шестиствольных минометов, тяжелых метательных аппаратов, а в восемь часов тридцать минут контратаковал наши войска, вклинившиеся в его оборону. За два часа мы отразили семь контратак. В полдень в бой вступила немецкая танковая дивизия. До девятнадцати часов мы насчитали до тридцати контратак.

Трудно описать, что переживали командиры 41-го и 35-го стрелковых корпусов в этот день, когда вместо ожидаемого развития успешно начатого наступления пришлось вести необычайной силы встречные и оборонительные бои с переменным успехом.

Командир 41-го стрелкового корпуса Виктор Казимирович Урбанович командовал этим корпусом со времени битвы за Орел, он многое испытал, много видел, имел пытливый ум, искусно выходил из трудных положений, отлично руководил войсками. Он умел внимательно выслушивать указания и впитывал в себя все полезное, что находил у подчиненных. Он был военачальником, умеющим использовать ошибку противника, не боялся пойти на обоснованный риск. Медленное, слабое продвижение в наступлении его никогда не оставляло равнодушным, и тем более его волновал вынужденный отход подчиненных ему войск.

В восемь часов пятнадцать минут, подойдя к телефону, я услыхал его взволнованный голос:

— Товарищ командующий! Десять минут тому назад узнал от командиров дивизий, а теперь сам слышу нарастающий шум большого количества танковых моторов противника. С минуты на минуту ожидаю их появления перед нашими дивизиями. Еще не рассвело, но, когда наступит рассвет, все равно густой туман, как вчера, не позволит видеть дальше ста пятидесяти метров. Плохо.

Я спросил:

— Командиры полков, батальонов на своих местах? Артиллерия за ночь вся переместилась на новые огневые позиции? Какие указания вы дали войскам?

— Всех предупредил, чтобы готовились к встрече противника. Командиры дивизий доложили, что противотанковые орудия и танки готовы к бою. Все командиры на своих местах. Артиллерия на новых огневых позициях.

— Вот и хорошо, — ответил я. — Предупредите батальоны, чтобы не пропускали через свои боевые порядки пехоту противника, а если проскочат танки — это беда небольшая, их расстреляет артиллерия, стоящая в глубине. Артиллерию, занявшую закрытые позиции, предупредите, чтобы приготовилась к расстрелу танков прямой наводкой. Противнику туман еще больше будет мешать, чем нам. Не видя один другого, их танки будут неуправляемы. Скажите артиллеристам — больше спокойствия и уверенности, и ваш огонь будет более метким. Если шум моторов приближается и слышно, что их много, поставьте неподвижные заградительные огни артиллерии. Не лишним будет периодически простреливать туман из пулеметов. Желаю успеха.

Закончив разговор с командиром 41-го стрелкового корпуса, я предупредил о новостях в обстановке командующего артиллерией армии, дал ему необходимые указания, а потом приказал вызвать к телефону командиров 35-го и 40-го стрелковых корпусов.

Командир 35-го корпуса Никитин обладал широким оперативно-тактическим кругозором, был генералом смелым и решительным; он любил и умел обманывать противника; хорошо знал нашего солдата, и солдаты его понимали. Когда он подошел к телефону, я задал ему вопрос, что у него нового и успела ли переместиться его артиллерия.

— У нас все готово, хотим продолжать наступление, — ответил генерал, — и артиллерия переместилась. Но перед соседом справа слышен большой шум танков. Поскольку шум все усиливается, это не похоже на то, чтобы немцы собирались их уводить… А вот и стрельба началась! По-видимому, противник контратакует.

Я подтвердил, что его предположение может быть правильным, и одобрил его действия, дал такие же указания, как и 41-му стрелковому корпусу, и предупредил, что начало артподготовки отменяется, пока не прояснится обстановка. — А пока используйте артогонь по своему усмотрению.

Зная, что у 41-го стрелкового корпуса наступила тревожная пора, решил не беспокоить его штаб первые пятнадцать минут.

Озабоченным вышел я из землянки и, расхаживая по тропинке, вслушивался в разгоравшуюся канонаду. По особым звукам выстрелов из танков и по быстро следующим за выстрелами разрывам их снарядов было ясно, что они перемещаются в нашу сторону. Я слышал, как в дополнение к артиллерии 41-го корпуса вступила в сражение артиллерия 35-го.

Учитывая, что противник решил нанести контрудар по нашим войскам раньше, чем мы возобновим наступление, нетрудно было сделать вывод: противник собрал большие силы и решил восстановить утраченное им вчера положение.

Расхаживая по тропинке, я видел, как выбежал из землянки начальник оперативного отдела армии полковник Владимир Федорович Грузенберг. Он только что принял эту ответственную должность, но был мне хорошо известен как старательный и активный командир. Сильно обеспокоенный, он подбежал ко мне и доложил:

— Товарищ командующий, сорок первый и тридцать пятый стрелковые корпуса контратакованы большим количеством танков. На фронте сорокового стрелкового корпуса спокойно.

— Слышу, знаю, — ответил я. — Передайте командиру сорокового стрелкового корпуса, что для него задача остается прежней. Пусть своевременно начинает артподготовку и наступление, как было назначено.

Поскольку приближалось время начала общей артподготовки, я соединился по ВЧ с командующим фронтом, чтобы доложить ему о положении.

— Что за стрельба у вас раньше времени? — не дожидаясь доклада, спросил меня маршал Рокоссовский.

— Противник с восьми часов тридцати минут наносит контрудар по ударной группировке нашей армии, — ответил я. Доложил о том, как назревало событие, и о принятых нами мерах. Дополнительно выразил свое удовлетворение тем, что противник наносит контрудар до возобновления нашего наступления. Находясь на месте, нам будет легче его обескровить и затем продолжить наступление. Не утерпев, высказал сожаление по поводу того, что наша армия не усилена танковым соединением.

Наступило непродолжительное молчание (маршал, видимо, с кем-то переговаривался). Потом он сказал:

— Жаль, что не начнем наступать в десять часов, — и добавил: — Ну уж если не наступаете, так разделайте под орех неизвестное нам танковое соединение противника и не допускайте его до фланга вашего левого соседа, который в десять часов будет наступать. А насчет того, что вас не усилили танковым соединением, так вы сами знаете, что соседям оно нужнее. Всего хорошего. Докладывайте каждый час.