Читать книгу - "Бродский. Двойник с чужим лицом - Владимир Соловьев"

– Теперь ты понимаешь, почему я туда ни ногой?

В том-то и дело, что на житейском, то есть обывательском уровне был скорее идишным евреем, чем библейским иудеем. Хотя кто их когда видал? Что́ древние иудеи, когда никто не знает, как на самом деле выглядел Иисус! В своих реакциях и обидах ИБ был не больно оригинален. Как это часто бывает у продвинутых евреев, в этом вопросе придерживался самых общих мест. Противоположное общее место (Тургенев, кажется). В трепе и шутливых стишках мелькала у него антитеза «гой – аид» (как в известном стишке Барышу) либо, наоборот, синтез «аид – гойка», да еще пояснял, что еврей-аид вытеснил из главных европейских языков грека Аида: «И поделом!»

Будучи, однако, человеком незаурядным и, как смерти, боясь трюизмов, он и свой обывательский интерес к еврейским сюжетам делал, хоть и не всегда, как сказал Парамоха о своем антисемитизме, «пробой высокого качества». Отсюда упомянутые ереси и крамолы о Гитлере как творце новейшей еврейской истории:

– Кончается жидовский век. Век трагедии и триумфа. Трагедия и есть триумф. Что имена перечислять – жизни не хватит! Главное имя – Гитлер. Куда мы без него? Он сделал наши претензии обоснованными, сметя с пути препоны. Мой тезка ему тоже пособил – не без того. После холокоста любое проявление антисемитизма стало преступлением против человечества, что и развязало нам руки. Антисемитизм и холокост – это переход количества в качество. Холокост – цунами антисемитизма. Вот все теперь жидам и чешут пейсы. По сути тот же мировой порядок, но на еврейских основаниях. Америка как проводник еврейской идеи. «Протоколы сионских мудрецов» на самом деле подлинник, евреи тайно гордятся ими и пользуются как шпаргалкой.

Не всегда можно было разобрать, когда говорит серьезно, а когда треплется. Куража ради.

Любил парадоксы, типа: «Происхождение мифа о еврейском богатстве: евреи за все расплачиваются. Часто вперед». Или анекдоты: «Папа, мы евреи? – Нет, сынок. – А когда ими станем?»

Что же до помянутой истории с его тестем и тещей, которые ими так и не стали (к взаимному удовольствию обеих сторон), зато стали антисемитами, перенеся нелюбовь к несостояшемуся зятю на весь его род-племя, то это и есть моя поправка к его жалобам: до знакомства с ним антисемитами не были. Да и заделались ими не сразу, а постепенно, по мере развития событий – Марина забеременела, родила, стала матерью-одиночкой, ИБ так и не женился на единственной женщине, которую любил. Что тому причиной? Об этом отдельно, в предпредыдущей главе, где дала слово всем сторонам любовного треугольника. Даже четырехугольника. Несложившиеся отношения со старшими Басмановыми ИБ объяснял антисемитизмом. Как и разрешение посещать Андрея на условии, что тот не будет знать, кто его отец.

Мой папа считал, что если Павел Иванович Басманов и был прежде антисемит, то сугубо теоретический, как и вся компания от мала до велика (имею в виду их художественный рост), Филонова и Стерлигова включая (Стерлигов был учителем Марины, а сам – учеником Малевича). И теоретический этот антисемитизм не задевал ни жидов (портной, парикмахер, дантист и прочая полезная обслуга), ни иудеев, ностальгический взгляд которых был обращен на Восток («Туда им и дорога», – считал гипотетический тесть, даже если они намыливались в противоположном направлении), но исключительно на ассимилянтов, которые явочным порядком проникли в русскую культуру, искажая, смещая и пародируя ее исконные черты. Как ни странно, он относил своего несостояшегося зятя не к ассимилированным евреям, а к иудеям, полагая их отъезд из страны явлением положительным: «Баба с возу, кобыле легче», в то время как об отъезде врачей, дантистов, парикмахеров и прочих искренне или делано скорбел:

– Не успели вырастить национальные кадры. Пустоты в теле государства. Как у кастрата.

Был будущий тесть, так им и не ставший, художником-нонконформистом, округ тусовался молодняк, в том числе мой будущий папа. С Мариной он познакомился прежде ИБ и даже слегка (или не слегка?) приударял за ней, пока не повстречал мою будущую маму. Вот почему я так живо интересовалась, целой ли Басманова досталась ИБ – доносить плеву до 24-х, когда их пути пересеклись, мудрено. В противном случае честь дефлорации этой ледашки-бля*ушки (смотря с кем) принадлежала моему папе.

Мама утверждает, что она запросто, не прилагая особых усилий, вытеснила Марину из сердца папы, а точнее, перенаправила его не такое чтобы уж очень агрессивное либидо. Насколько могу судить со стороны, у папы усредненный темперамент, хотя наблюдала их с мамой за этим делом только однажды. Альтруист-папа рассказывает иначе: что это ИБ легко и безболезненно отбил у него Марину, а уж потом появилась моя будущая мама.

– Да и отбивать не надо было, – добавлял папа скороговоркой. – Меж нами ничего не было. Отношения сугубо дистиллированные. Бесконечные прогулки и бесконечные разговоры. Марина была тогда помешана на двойничестве: отражениях, зеркалах и прочих мнимостях. Не без влияния, понятно, Стерлигова. Хотя сюжет вечный, питерский, с Пушкина начиная.