Читать книгу - "Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев"

Идею появления «царева полка» связывают иногда с именем второй жены Ивана – кабардинской княжны Марии, однако она появилась на Москве через десять лет после формирования личного полка Ивана.

Если же возвращаться к опричнине и иметь фактическую сторону дела, то начало опричнине было положено в начале января 1565 года, когда царь, возвратившись в Москву после месячного пребывания в Александровской слободе, объявил о разделе государства на «Земщину» и «Опричнину». И этому предшествовали важные и бурные события…

В 1558 году Иван начал Ливонскую войну целью которой был выход на Балтику и обеспечение возможности широкой и удобной торговли с Европой, в чём Русь нуждалась жизненно.

После первых побед начались трудности, а почему – позднее станет ясно. Недовольные – которых никогда на Руси мало не было, стали роптать, причём недовольные были во всех слоях, что тоже понятно. Простой народ от геополитических проблем был далёк, и зачем надо было тащиться в чухонские и балтийские дали, а вместе с тем нести тяготы, не понимал. Наиболее же опасным была оппозиция княжат, бояр – кое-кто из них вообще бежал в Польшу и Литву, то есть – прямо изменил.

Одной из наиболее чувствительных стала измена юрьевского (дерптского) наместника князя Андрея Курбского. В апреле 1564 года после секретных переговоров с литовским канцлером Радзивиллом и королём Сигизмундом II Августом он перебежал на сторону поляков. Курбский выдал всех ливонских сторонников Ивана и московских агентов при польском дворе, с которыми сносился как доверенное лицо Ивана, вошёл в королевскую раду (откуда и возник термин «избранная рада» в его послании Грозному) и в том же 1564 году возглавил одну из польских армий.

Измена Курбского была не единственной, и все бежавшие имели на Москве влиятельную, связанную с руководством государством родню. Стоящие во главе приказов дьяки тоже были недовольны. Происходя из служилого дворянства, в системном смысле они противостояли родовому боярству, но психологически и житейски скорее тяготели к нему. В конце 1564 года Грозный удалился в Александрову слободу и там объявил, что отрекается от престола, гневаясь на духовенство, бояр, детей боярских и приказных людей. Это был сильный и точный ход, и вряд ли это был личный ход Грозного. Скорее можно предполагать, что всё было обдумано, взвешено и заранее обговорено с той частью руководящей светской и церковной элиты, которая была на стороне царя.

3 января 1565 года в Москву были привезены две грамоты. В грамоте, адресованной митрополиту были «писаны измены боярские, и воеводские, и всяких приказных людей», которые обвинялись в том, что они «его государьства людем многие убытки делали и казны его государьские тощили, а прибытков его казне… не прибавливали».

Царь обвинял бояр в том, что они раздавали государственные земли по дружбе и родству, собирали себе «великие богатства», но не хотели «радети» «о государе и его государьстве и о всем православном християнстве», а вместо того, чтобы защищать страну «от крымского и от литовского и от немец» стали удаляться от службы.

Церковных иерархов Иван обвинял в потакании боярам, и заявлял, что «не хотя (не желая. – С.К.) их многих изменных дел терпети, оставил свое государьство…».

Почему-то историки, описывая эту ситуацию (например, академик Сигурд Шмидт, данные из монографии которого здесь приводятся), не подчёркивают вполне очевидную вещь: Иван не мог выдвигать голословные обвинения… Неконкретные обвинения повисали бы в воздухе, а если бы царь возводил на верных слуг Отечества напраслину, то его «выстрел» оказался бы холостым и даже мог сработать против него. А на Москве все сразу всполошились, стали обсуждать ситуацию и тут же снарядили в Александрову слободу депутацию. Значит, знала кошка, чьё сало съела?

Тем более, что вторая грамота была адресована «к гостем же и к купцом и ко всему православному крестианству града Москвы». То есть, Иван обращался не только к иерархам и феодалам, но и к торговым «верхам» в лице наиболее влиятельной их части – «гостей», и к посадским людям. И вот им-то царь сообщал, чтобы они «себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет».

Это был и блестящий, и беспроигрышный ход! Причём Иван особо велел «перед гостьми и перед всеми людми… прочести» его грамоту думным дьякам Путилу Михайлову и Андрею Васильеву. Возлагая персональную ответственность за доведение грамоты до всех москвичей на конкретных лиц, царь обеспечивал гарантию того, что его повеление будет исполнено.

Царские послания обсуждали, конечно, не на вече, но обсуждали активно, причём как боярство, так и купцы просили, чтобы он «государьства своего не оставлял».

Но если феодалы лишь признавали, что царь волен «в животе (жизни. – С.К.) и смерти» «государьских лиходеев», то купечество заняло активную позицию, и не только просило, чтобы Иван их «на розхищение волком не давал, наипаче же от рук силных избавлял», но и заявляло, что они сами готовы истребить этих «лиходеев» («а хто будет государьских лиходеев и изменников, и они сами за тех не стоят и сами тех потребят»).

Делегатами к царю было решено послать архиепископа новгородского Пимена и архимандрита Чудова монастыря Левкия. К ним присоединились и другие. 5 января 1565 года в Александрову слободу прибыла депутация Боярской думы и церковных иерархов, сообщившая о согласии на предоставление царю чрезвычайных полномочий. В итоге в начале января 1565 года было объявлено об учреждении «особного» двора с особой территорией, казной, органами управления и особым войском.

Возникала совершенно новая государственная ситуация. Причём, в свете выше приведённых данных, причины введения «опричнины» и её социальная база выглядят вовсе не так, как это представляли и представляют либералы уже не один век.

Под «опричниной» они предлагают понимать режим террора, однако в действительности это была назревшая в обществе система внутригосударственных мер, использующих новый, эффективный по тем временам, государственный аппарат, готовый и способный работать на государя, то есть – на государство.

В «Опричнину» были взяты наиболее важные в стратегическом отношении регионы и торговые города: в центре страны – Можайск, Вязьма, Суздаль, Ростов; на севере – земли по Северной Двине, Великий Устюг, Вологда, Каргополь, Сольвычегодск; на юге – Козельск, Перемышль, Медынь, Белёв… Позднее в опричнину были взяты Кострома, Галич Старица, часть Новгорода Великого, Обонежская и Бежецкая пятины и другие территории. По сути, в «Земщине» остались мало развитые окраины.

Москва, а затем и Новгород вошли в опричнину отдельными районами – в опричнину были взяты посады.

Княжата и боярская знать с «опричной» территории выселялись в «Земщину», а их владения передавались опричным дворянам.

Иными словами, направленность нововведения была явно анти-боярской и усиливала служилый и посадский элемент на Руси. Сталин совершенно верно определял опричное войско как «королевское», государское войско, и опричные войска – их численность была постепенно доведена с 1 тысячи человек до 5…6 тысяч, стали наиболее надёжной и боеспособной частью регулярной русской армии.