Читать книгу - "Я, Юлия - Сантьяго Постегильо"

в Византии, который защищают Гета и Цилон. Видимо, сражение приняло несчастливый оборот.

– Несчастливый оборот, – повторила Юлия, глядя в землю и о чем-то размышляя. Затем вскинула голову и обратилась к сестре: – Бери детей и уезжай с гонцами в Византий.

– А ты? – озадаченно спросила Меса.

– Я остаюсь.

Поглощенные разговором, женщины не заметили, что небо потемнело еще сильнее. Поднялся ветер, с востока приближалась буря, край которой почти подобрался к ним. Яростные порывы, бурое, почти черное небо – все это находило глубокий отклик в душе Юлии: она бессознательно чувствовала, что погода непременно должна резко перемениться.

Юлия повернулась к Каллидию: увидев, что прибыл гонец, тот подошел к хозяйке – на случай, если та прочтет послание и захочет отдать какое-либо распоряжение. Его ценили именно за то, что он умел предупреждать желания хозяев.

– Приготовь повозку, и пусть дети немедля сядут в нее, – распорядилась императрица.

Каллидий развернулся, чтобы выполнить повеление, но тут раздался другой голос.

– Нет, раб, не уходи! – воскликнула Меса.

Атриенсий остановился, не зная, как быть. Меса была всего лишь сестрой хозяйки и не могла ему приказывать, но он понимал, что женщины действуют сообща.

– Если ты остаешься, то я тоже. И дети. Все мы остаемся, – заявила она, глядя на сестру в упор.

Меса решила, что добавить «и дети» будет нелишним. Тогда – она была уверена – Юлия образумится и подчинится воле императора. Хотя бы ради малышей.

Но этого не случилось.

Проведя бок о бок с сестрой много лет, Меса не изучила как следует ее нрав и не обратила внимание на то, что честолюбивые помыслы, которые множились день ото дня, изменили Юлию.

– Ну что ж, – отозвалась та с поразительным спокойствием. – Мы остаемся все вместе.

Меса лишилась дара речи.

С неба посыпались первые капли.

Юлия подняла голову: грозовые тучи были прямо над ними. Вскоре хлынет ливень, поняла она. Как это отразится на битве? Выиграет ли от непогоды та или иная сторона?

– Как бы то ни было, – продолжила она, повысив голос, чтобы перекрыть раскаты грома, – даже если мы остаемся, вовсе не стоит мокнуть под дождем. Ради Элагабала, пойдем в палатки вместе с детьми!

Сестры, а вслед за ними и Каллидий, устремились к полотняным укрытиям, чтобы защититься от ветра и ливня.

Главный лагерь Севера Повозка императрицы Юлии Домны

Для рабов палаток не ставили – во время похода они ночевали под открытым небом. Но Каллидий, пользуясь всеобщим замешательством, схватил Луцию за руку и отвел ее в императорскую повозку.

– Здесь нас не побеспокоят, – сказал он. – Обе хозяйки и дети укрылись в палатках. Они ничего не заметят.

– А если нас увидят легионеры? – встревожилась Луция, боявшаяся, что ее обнаружат и накажут, ведь она села в императорскую повозку без разрешения государыни или ее сестры.

– Солдаты тоже ищут, где бы спрятаться от дождя. И потом, раб должен делать все, чтобы не болеть и не подвергать себя ненужной опасности. Неразумно стоять и ничего не делать, когда пришла гроза. Кроме того, всегда можно сказать, что мы готовим повозку для наших хозяек и их детей, – вдруг они распорядятся об отъезде? Похоже, мы терпим поражение.

Послышался гром. Сквозь полотняный верх повозки было видно, как сверкают первые молнии.

– Что же будет? – спросила Луция.

– Рано или поздно выглянет солнце, – улыбнулся Каллидий.

– Я о сражении.

– Не знаю, – помрачнев, ответил он.

– Если хозяев убьют, что ждет нас?

– Мы станем рабами победителей. Хозяевам есть что терять, а нам почти нечего. Но вряд ли новые хозяева будут обращаться с нами так же хорошо. Давай же молить богов о победе нашего господина.

Не сказав ни слова, Луция обратилась к новому богу, о котором узнала в Паннонии, – к некоему Христу. Она уверовала в него лишь недавно и пока не смела признаться в этом Каллидию. Христиане пользовались дурной славой. Почему – она не понимала.

Наблюдательный холм императора Севера

В двух милях от этого места дела Септимия Севера шли скверно, очень скверно: легионы Нигера неумолимо наступали, конницу Валериана и Лета задержал бурный поток, а теперь в довершение всего разразилась гроза.

XLVI. Тщеславие Галена

Пергамская библиотека Май 194 г.

Гален поднялся на вершину холма, где стоял пергамский акрополь, а оттуда направился на север, к главной городской библиотеке. Величественное здание разочаровывало того, кто в нем оказывался. Само сооружение было великолепным и снаружи, и внутри, но бесконечно длинные полки теперь стали полупустыми. Знаменитая Пергамская библиотека, вторая в мире после Александрийской, так и не оправилась от бесчисленных грабежей – войны в этих краях не прекращались веками. После того как в Александрии сгорели музей и библиотека, Марк Антоний, чтобы утешить легендарную Клеопатру, отдал ей двести тысяч свитков из Пергама. Это стало окончательным приговором учреждению, некогда служившему средоточием научной мысли. И все же библиотека старалась вернуть себе былую славу, во множестве покупая новые книги. В шкафах, тянувшихся вдоль стен, виднелось немало папирусов и еще больше пергаментов. Прорехи, однако, давали понять: библиотека совсем не та, что была раньше.

Гален взглянул на столы, за которыми сидели юноши, изучавшие по большей части врачебное дело и философию. За ними наблюдали библиотекари, смотревшие сурово и недружелюбно.

Грек сразу узнал одного из них и улыбнулся. То был Филистион, с которым они вместе постигали тайны врачебного искусства в Александрии.

– Добрый день, – негромко сказал Гален.

Филистион обернулся и увидел старого товарища с доброй улыбкой на лице. Но не улыбнулся в ответ.

– Не притворяйся, что мы незнакомы, – добавил Гален.

– Я не улыбаюсь именно потому, что мы знакомы, – ответил Филистион, шагая прочь от столов, за которыми сидели читатели.

Старый врач вздохнул. Он знал, что тщеславие, свойственное ему в прошлом – хотя зачем лгать самому себе, ведь оно никуда не делось, – отталкивало от него сотоварищей, постигавших тайны врачебной науки. Гален не раз обрушивался на них, когда считал ошибочными их мысли или представления. Чаще всего они делали неверные выводы из трудов Гиппократа и высказывали совершенно варварские соображения об устройстве человеческого тела. Да, такие замечания льстили его самолюбию: «Я – лучший врачеватель своего времени…» Но теперь почти все относились к Галену враждебно, включая и стоявшего перед ним Филистиона.

– Что ты ищешь? – осведомился библиотекарь, отойдя от читателей подальше.

– А ты не думаешь, что я пришел только из желания увидеться с тобой?

На лице Филистиона появилась едкая улыбка.

– Прекрасно, клянусь Асклепием! – Он тут же посерьезнел. – Начнем с того, что ты ничего не делаешь