Читать книгу - "Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко"

ли к чему-нибудь успешному приведут. Ведь ещё в конце восемнадцатого века геолог, шотландец по происхождению, Хеттон в своей книге «Теория земли» предупреждал, что «Не следует рассматривать святое Писание в качестве учебника по геологии или какой-нибудь другой науке».

Так сыскалось историческое подкрепление моему внутреннему ощущению, что священные книги нельзя воспринимать слишком буквально, читая их «замыленными» на бытовухе глазами, как, скажем, газеты, комиксы или любую другую литературу, хоть научную, хоть художественную. В самом деле, разве в буквальном смысле змий соблазнил Еву яблоком с древа познания добра и зла? Библейский Змий — символ или зашифрованная в Ветхом завете сущность? Только ли поэтическими образами являются Всадники Апокалипсиса?

Отца Николая несколько беспокоило мое увлечение изучением Корана, он, вероятно, ожидал от меня несколько иного отклика на свои усилия и упрекал себя за недостижение им самим поставленных перед собой целей. Мне кажется, причину отсутствия во мне религиозных эмоций он объяснял недостаточным своим усердием, в то время как здесь просто-напросто выявилась моя личная особенность: я не сразу эмоционально реагирую на событие, но всегда — немедленным точным действием.

Госпожа Одо чуть позже, когда сама столкнулась с этим моим определившимся личным качеством, назвала его по-научному — отложенные эмоции. Она сдержанно порадовалась очередному моему и своему успеху. Она посчитала, что поскольку фактор отложенности эмоций весьма характерен для воина, которому в сражении нельзя предаваться переживаниям, и я дозрел до обретения и ощущения в себе этого внутреннего состояния, то мне пора начать обучение индивидуальному воинскому искусству. Тогда она пригласила в свое поместье большого специалиста в области единоборств и ниндзюцу — искусства тайного проникновения и тайных военных действий — корейца по происхождению, и, как она его называла, философа, атлета и художника по имени Чу Де Гын.

— Почему и Библию, и Коран, — вопрошал я отца Николая неоднократно, — а также любые другие авторитетные источники надо читать обязательно некритично, бездумно, без привлечения собственного разума, которым наделил нас Господь? Восприятие священных книг должно осуществляться внутренним взором, и многим из людей, я думаю, уже доступно их познание на интуитивном уровне. С Писанием тоже надо ещё научиться работать. Воспринимать его не разумом, а душой.

Вспоминаю, отец Николай недоверчиво взглянул на меня, когда я поведал ему о возможности и преимуществах интуитивного восприятия. Он не ожидал, что я настолько быстро подойду к способности, над открытием которой иные безуспешно бьются всю жизнь. Подумав, он согласился со мной и поведал, что некритичное стремление жить только в соответствии с религиозными источниками издавна порождало проявления религиозного фанатизма даже на государственном уровне в некоторых странах. Он назвал, в каких именно.

Отец Николай воздерживался от критики в адрес власть имущих, как избегал открытого осуждения кого бы то ни было вообще, но его мысль о людском стремлении упрощать всё, что ни встретится, я с лёгкостью прочёл сам. Я подумал ещё, что абсолютно все мы — самые заурядные провинциалы. Даже те, кто «из самого Парижу». Много ли знают такие «парижцы» за пределами, как говаривал Джеймс Миддлуотер, своей подворотни? Хотя это и паршиво. Но мне в голову пока не пришёл разумный вопрос: «А что делать?» Я отвлёкся, так по-детски.

Я как раз тогда увлёкся открывшейся во мне способностью проникать в сознание других людей и в моё собственное подсознание.

Ведь с моим подсознанием начал работать, открывая его и мне, представитель, как я думал, буддизма ошё Саи-туу, используя методики, если и известные христианам, то почти или вовсе ими не применяемые. Но выяснилось — очень постепенно, — что ни в малейшей степени нельзя было бы назвать его адептом, то есть приверженцем или сторонником, только буддизма. Следует всё же отметить особенную роль ошё Саи-туу, который, прежде объяснения содержания основных ста восьми законов Вселенной, преподал мне всего только десять простых правил-запретов, которые я ни в коем разе не должен нарушать, если просто хочу выжить. Они же, кстати, почти полностью или в комбинации с некоторыми другими правилами используются тайными разведками многих стран мира.

Последнее правило я несколько модифицировал применительно к моей национальности, и теперь этот запретительный катехизис звучит так:

Не осуждай. Не проси.

 Не угрожай. Не унывай.

 Не спорь. Не обижай.

 Не верь. Не обижайся.

 Не бойся. Не подставляйся.

Запреты легко прокручивались в моём уме под нехитрую мелодийку старого шлягера Майкла Джексона. Акико поправила: не Джексона, а Стиви Вондера, «I just…». Помню, меня несколько удивил первый запрет: «Не осуждай». Саи-туу улыбнулся одними своими хитрыми глазками и кое-как выговорил со своим невообразимым центрально-азиатским акцентом на неважнецком русском языке:

— Разве не сказано в Евангелии: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены…»? Наверное, господин Борис, людям разрешено и можно сравнивать, чтобы сопоставить одно с другим. Наверное, можно оценивать — теплее, холоднее, мягче, тверже… Но не надо говорить: лучше — хуже, не надо забывать, что лучшее для одного человека может быть худшим для другого, следовательно, и то и другое суть субъективные оценки. Для Бога нет ничего плохого, всё, что он создал, совершенно. Но как же тогда человек берёт и определяет, что в мире правильно, а что неправильно? Только тогда, когда он взял и навесил на наготу своего естества, чтобы прикрыть его скудость, какой-то признаваемый другими «халат» — судьи, счетовода, начальника, националиста, веронетерпимца… Такой человек определяет не от себя, не из души, а с точки зрения халата. Потому что в этот момент забыл, что без халата он только голый, да? Что без своего халата он — просто человек. А перед Богом он предстанет в халате или без халата? Бог будет смотреть на его халат, или на него? И судить станет его халат, а не его? Можно быть просто честным человеком без халата? Важнее человек или халат? Или человек и его «халат» важны одинаково?

Внимая несмолкающим, когда он разговаривал со мной, журчаниям речей старого монаха, я обратил внимание, что черты лица Саи-туу имели ту особенность, что издали казалось, что они выражают хитроватую улыбку. Но только при взгляде в упор можно было заметить, что узкие глаза его всегда и всегда таят истинную печаль, как глаза евреев, даже еврейских детей. Только спустя время ко мне стало приходить понимание некоторых причин его печали. Та доля его печали, которая возникла из общения со мной, была порождена тем, что мои учителя стремились дать мне культурные знания, в значительной мере формализованные, сформированные не ими самими